– Не пожалеете невинного младенца? – нагло осведомился сын князя, в голове которого пока не было места другим мыслям, кроме осознания своей исключительности и безнаказанности, к тому же ничтожность окружающих и так не подлежала сомнению.
– Я дождусь, пока он или она станет достаточно взрослым. Как ты сейчас, – ледяным тоном сообщила колдунья.
– В вашем-то возрасте заглядывать в такие дали… – продолжал насмехаться Эргел, свято уверенный, что чудная сморщенная бабулька, обвешанная побрякушками, двух лет не протянет. И вообще, дети тогда казались ему чем-то настолько отдаленным, что волноваться о них не имело смысла.
– Умереть можно, когда все земные дела завершены, а у меня теперь есть цель. Я обязательно доживу, – прошамкала старая Мерея, заставив тавеннского наследника покрыться гусиной кожей.
Шли годы. Эргел Жескар унаследовал титул, обзавелся женой, у них родилась дочь… Колдунья же продолжала жить, словно бросив вызов времени. Ее угроза не была секретом для Тавенны – новоиспеченный князь не раз самолично рассказывал об этом, заливаясь смехом.
Когда я подросла, та история звучала для меня как еще одно (наряду с богатством и властью) доказательство могущества отца, не побоявшегося бросить вызов темным силам. Жаль, в моей забитой дворцовыми делами голове не укладывалась элементарная мысль: угрожали мне, а не ему.
Я ни в чем не знала отказа. Самые дорогие ткани, украшения, яства – стоило пожелать, чтобы в саду пели птицы из знойного Куррана, и гонец отправлялся в невиданную даль. Служанки шептались по углам, мол, недолго ей осталось радоваться, вот и старается князь, вину пытается загладить. Я же презрительно морщилась, зная: ничего плохого со мной не случится. Попросту не может случиться!
Это глупые дочки советников вечно жалуются то на недомогание, то на выскочивший прыщик, то на обгоревший нос. Понятное дело, таким неженкам с проклятием не соперничать. Я же хвасталась отменным здоровьем, готовыми на все ухажерами, любящими родителями и круглосуточной охраной, а глупости вроде кругов под глазами на утро после бала не могли поколебать мою уверенность в себе. Я была совершенством и не имела причин сомневаться в этом. Вернее, эти причины казались столь пустяковыми, что принимать их во внимание означало признать собственную глупость.
День моего восемнадцатилетия приближался, однако никто во дворце не выказывал ни малейшей тревоги. Разве что выжившая из ума нянька порой бросала странные взгляды, но у меня были занятия поважнее, чем разговоры со старухой. Портные, ювелиры, сапожники… Я собиралась объявить всему миру о том, что готова его покорить.
Мое платье сверкало золотом в ярких солнечных лучах, изящную прическу венчал цветок из бриллиантов, на шее переливалось рубиновое колье… Я чувствовала себя жар-птицей, снизошедшей к воробьям, и косые взгляды знатных невест, гордо выставивших напоказ одно-два простеньких украшений, лишь подливали масла в огонь моего тщеславия.
Весело