Все слушали молча.
– Торопятся, сволочи, чтобы до конца года освободить спецкамеры, – сказал Сосо.
Все, кто не спали, окружили их. Каждый представил себя на месте Музы. Они хорошо знали, что многим присуждали по десять-пятнадцать лет, но все же расстреливали. Случалось и обратное, но это происходило гораздо реже. Проклятая «тройка» многие семьи одела в траур.
Георгия каждый день водили в главный корпус на допрос, чаще вечерами, где несколько часов длилось психологическое давление и злая игра. Они хорошо знали, что никакого преступления он не совершал, однако для них не это было главным. Главное было – каждого авторитетнного человека, кого уважал народ, сломить, унизить и заслать как можно дальше. Если же они не побеждали в этой психологической игре, тогда «тройка» и ее окончательный вердикт – расстрел.
Следователь, майор Жгенты, как один из зубцов репрессивной машины, получал удовольствие от своей работы, с усердием выполнял свои обязанности и в этом был бесподобным исполнителем. Был он человеком ограниченного ума, и все проведенные им допросы и составленные акты походили друг на друга, как две половинки яблока. Что тут удивительного, ведь работа на конвеере вырабатывает в человеке привычку рефлекторно, автоматически совершать несколько операций, а разум его совсем притупляется. Майору доставляла удовольствие психологическая игра с несчастным человеком в наручниках, который знает, что его не спасут ни справедливость, ни Всевышний. Перед ним в лице следователя стоят и прокурор, и судья, и ангел смерти Микел Габриель.
Георгий читал его мысли и думал: противостоять, переубедить? Нет, это все равно что толочь воду в ступе, он тоже не свободен, ему тоже все наперед определили. Я даже могу предрешить его судьбу. Или придушить его прямо здесь? Но так не годится. Тогда может остолбенеть его или нарушить ему дыхание? Или, может быть, спровоцировать инфаркт? Но тогда ведь я тоже стану таким, как он.
И Георгий со спокойным лицом смотрел на палача.
Его спокойствие, как красная тряпка, действовало на майора. И вдруг майор потерял дерзость и высокомерие. Уже механически повторял одно и то же, нервно шагал по кабинету, садился, вновь вскакивал и вышагивал от одной стены к другой.
Может, он споткнется? Пусть споткнется! Пусть сядет и успокоится, а то у меня уже рябь появилась в глазах, столько он ходит.
И вправду, майор споткнулся, пошатнулся и прислонился к столу. Удивленный, он застенчиво посмотрел на заключенного. Не мог понять, почему у него нарушилось спокойствие, почему он так взволновался? Он ненавидел заключенного и боялся его. Ему же рассказывали, что тот совершает чудеса, но это не цирковые номера. Оказывается, он сильный целитель. Нельзя доверять этим целителям, их только расстрел остановит. Уже несколько раз майору приходила в голову эта фраза, еще до встречи с Георгием, когда он знакомился с его делом, но сейчас эта фраза уже преследовала его, и он часто ее повторял, будто убеждал самого себя, что это единственный выход.
«Маги