– Геройский сын у вас, Кирилл Иваныч. Сказали, один с отрядом из пяти человек держал здание госпиталя почти три недели. Пока наша же авиация не шмальнула по городу… Хорошо, что товарищи его вытащили, что наши подошли всё же вовремя…
…Я слышу, что он говорит… И будто его, Лёниными глазами вижу всё, что произошло.
И оглушительный грохот и огромные падающие сверху камни, слипшиеся цементом кирпичи, пламя обжигает кожу, ломаются мои кости, гудит, будто колокол моя голова…
А потом полёт и лёгкость, темнота…
…Это не всё, что я видел, Лёля… Я ещё видел тебя… я видел тебя и только поэтому лёгкость вполне не овладела мною… Ты со мной. Ты была со мной каждый день, каждую ночь там. И сейчас ты со мной… Я тебя вижу, я тебя чувствую… Лёля, я чувствую твоё сердце рядом, только не уходи, не забирай сердца…
Лёля не выходит из госпиталя ни на минуту уже пятый день. Ей позволили быть рядом с Алёшей. И мне начинает казаться, что она держит, буквально держит его здесь, на земле. Возле себя. Она засыпает, падая головой, рядом с ним на койку.
Она выходит только, чтобы поесть за три минуты раз в день, ну ещё, может быть, в душ, потому что даже через неделю своего пребывания здесь, она не перестаёт пахнуть своим волшебным свежим ароматом прекрасного тела…
Я приходил дважды в день, ненадолго. Говорил с врачами, они удивлялись… они не видели ещё примеров такой стойкости. И его и её… Как он жив до сих пор? Он пролихорадил почти неделю и температура начала возвращаться к нормальной.
Она ходит за ним как за младенцем, выполняет всю работу реанимационных сестёр, не вмешиваясь ни в назначения, ни в применение лекарств, выполняет только работу сиделки… а ещё, это сёстры говорили мне, говорит с ним, всё время, шёпотом, обнимая его голову, наклонясь к подушке, держа здоровую руку…
–…Тихо-тихо, мы не слышим, но всё время что-то говорит. Не отпускает, – вполголоса говорят мне сёстры.
– Она не отпустит, – говорю, я знаю.
– Моему бы сыну такую жену, – говорит одна из сестёр, ещё, по-моему, слишком молодая, чтобы думать о невестах для сына.
На восьмой день сняли ИВЛ. Алёша стал дышать сам. И появилась серьёзная надежда на то, что он останется всё же с нами, останется в живых… Я как робот действую все эти недели, я не могу позволить себе чувствовать, иначе я сойду с ума от горя и чувства вины…
Пока я бегал в Бурденко каждый день, и Лёля не выходила отсюда, в Хасавюрте подписали мир, оканчивая войну. Войну окончили официально, война окончена, а мой мальчик ещё не очнулся…
Не очнулся. Но… я услышала, как он шепчет… Что, Лёня?.. я наклонилась ближе. Как можно ближе к нему… Боже мой…Боже мой, он шепчет моё имя… Лёня, милый мой…
Он не просто шепчет, он зовёт… и на другой день. Он открывает