«заповеди "не убивай" отнюдь не преступают те, которые ведут войны по велению Божию или, будучи в силу Его законов, т. е. в силу самого разумного и правосудного распоряжения, представителями общественной власти, наказывают злодеев смертью»[96].
Подчинение приказу (в том числе отправиться в бой) становится добродетелью, а отказ от его выполнения ― грехом и изменой. Итак, правитель признаётся единственным законным источником решения о войне, а его армия ― единственным законным участником. Под запрет попадает участие в боевых действиях духовных лиц и частное насилие. В письме Публиколе Августин прямо указывает, что не одобряет «убийство другого ради спасения собственной жизни»[97], если только речь не идёт об исполнении служебных обязанностей, то есть если конфликт имеет статус публичного, а не частного.
Необходимым элементом христианской справедливой войны становится также отсутствие у солдат злых намерений и стремление отказаться от излишней жестокости в отношении врага. Как справедливо отмечает Ф. Рассел, в центре учения Августина о войне оказывается идея милосердия[98]. Война понимается Августином как ценностно-нейтральная деятельность, но намерения и мотивы её участников позволяют судить о ней как о справедливой или несправедливой, соответствующей божественной воле или вступающей с ней в противоречие. Если движущей силой войны становится ненависть и желание власти, то она признаётся Августином несправедливой и запрещённой. Но если солдаты берутся за оружие по приказу мудрого правителя, защищающего справедливость и благочестие, отстаивающего общее благо, то они не делают дурного и не совершают греха. Война в этом случае становится жертвенным актом, христианский воин буквально приносит себя в жертву во имя всеобщего благополучия. Даже более того, он жертвует именно ради своего врага: «человек, который лишается свободы творить зло, терпит поражение ради себя самого»[99]. Христианский правитель и воин служит всему роду человеческому ради благочестия и мира. На место античного patria встаёт ecclesia, вне которой нет спасения[100] и во имя которой допустимым и даже иногда необходимым делается обращение к насилию.
Итак, Августин христианизировал и «платонизировал» учение о справедливой войны[101]. Значение его для развития средневековой этики войны крайне велико, поскольку он обозначил круг причин, легитимирующих войну, и указал, что решение о войне принадлежит только лицу, наделённому соответствующим авторитетом. Тем самым он задал своим последователям теоретическую рамку, позволяющую оценивать каждый конкретный случай применения вооружённого насилия[102].
Соглашаясь