с какой целью они использовались. По мнению Э. Виртшафтер, множество значений отдельных категорий оставались контекстуальными и принципиально не определенными. Русские архивы наполнены судебными делами, которые документируют, каким образом официальные социальные категории функционировали в конкретных исторических условиях. Эти случаи охватывают широкий спектр социальных явлений, каждое из которых освещает отношения обычных людей к официальному обществу: фальсифицированные идентичности, незаконное закрепощение, народное неповиновение и восстания, крестьянские жалобы на оскорбления землевладельцев, солдатские жалобы на жестоких командиров. Примеры, которые приводит автор, показывают, как происходило использование статуса в конкретной ситуации с определенной целью[150].

      Э. Виртшафтер также акцентирует внимание на примерах групповой социальной идентичности и упоминает о фактах игнорирования официальных социальных границ, например, в случаях, когда представители недворянских кругов владели крепостными. На конкретных примерах в статье показано, что официальные социальные категории в России не обязательно соответствовали социальной и экономической действительности. Историк замечает, что, по мнению некоторых ученых, в связи с пропастью между юридическими определениями и конкретными реалиями возникает вопрос о методологической эффективности использования официальных категорий. Однако существует несколько причин, по которым эти категории должны быть включены в понимание российского общества. Прежде всего, они имеют множество значений и вариантов использования. Как государство, так и отдельные личности или общности определяли и применяли эти категории, а также манипулировали ими, зачастую противоречивыми способами. Во-вторых, историки не могут отказаться от языка источников. Но можно рассматривать источники как язык, а не как прямое отражение действительности, стремясь при этом исследовать, что же на самом деле официальные категории представляли собой в реальных исторических обстоятельствах. Независимо от эмпирических фактов, оперирование юридическими категориями формировало интеллектуальное видение, и потому они становились частью социального ландшафта[151]. Наконец, эти категории работали, прежде всего, в контексте официального социального устройства и общества в формальном смысле. Гораздо менее актуальны они были для частной сферы социальной жизни, хотя играли роль и в ней. При этом, однако, официальный или юридический характер этих категорий не лишал их социальности.

      Концептуальная пластичность категорий показывает, что они никогда не были простым отражением социальной жизни. Они являлись репрезентациями, восприятием, концептуализацией и образами социальной жизни, однажды созданные и продуманные, но трансформируемые в ходе динамики развития и взаимодействия в обществе. Позиция человека в социальной структуре образовывала связку определений