– Совершенно! – подхватил его любимчик, Гэдиман. – Она функционирует на уровне взрослого!
Двое ученых обменялись взглядами, словно у них существовала телепатическая связь. Перес нахмурился:
– А ее память?
Снова обмен взглядами.
– Есть пробелы, – наконец-то неохотно сказал Рэн. – И некоторая степень когнитивного диссонанса.
Пересу стало интересно, действительно ли Рэн это знал, или он делал предположения. Или это она их дурит. Она уже дважды застала их врасплох без всяких провокаций жестокости («Если нападение хищника можно считать неспровоцированным»). А на что еще она способна? Перес отвечал на корабле за каждого человека, даже за этих двух чертовых болванов. Может он найти оправдание тому, чтобы оставить эту… эту… («Что она за черт в принципе?») Осмелится ли он сохранить ее в живых, и подвергнуть угрозе всё, и только ради того, чтобы эти детишки-переростки смогли еще какое-то время поиграть в докторов?
Рэну было явно не по себе от недостатка энтузиазма у Переса. Он стер пылинку с экрана, где доктор, работающий с носительницей, держал изображение большого оранжевого кота. Она посмотрела на картинку, помедлила, затем, нахмурясь, посмотрела в сторону, словно пытаясь вспомнить.
«Вот это интересно», – подумал Перес, гадая, почему именно это изображение…
– Подействовало! – решил Гэдиман.
Рэн неодобрительно сверкнул на него глазами. Перес знал, что тот не любил непрофессиональную речь. Забавно видеть слабые места этих союзников.
«Ни дисциплины. Ни верности. Ни сосредоточенности. Только любопытство. Может, именно оно убило и этого кота, на которого она не хочет смотреть».
Рэн решительно заговорил:
– Здесь есть некоторые связующие сложности. Что-то вроде низкоуровневого эмоционального аутизма. Определенные реакции…
Перес перестал слушать. Рэн напоминал ему политика – словарный запас ученого, вероятно, был более сложным, но говорил он так же ни о чем. Вместо этого, генерал сосредоточил внимание на женщине. Чем бы она ни была, она все еще оставалась женщиной. Во всяком случае, внешне. И он не одобрял попыток Рэна это отрицать. Независимо от того, решат они ее уничтожить или нет, научные жаргонизмы применительно к ней не лишали ее индивидуальности, или воли к жизни.
Ученый в комнате с Рипли отложил изображение кота в сторону и вытащил другое. На картинке был простенький рисунок маленькой девочки со светлыми волосами.
Тело женщины неожиданно напряглось. С ее лица исчезла скука, и оно стало внимательным. Явно удивленная, она уставилась на картинку. Затем нахмурилась, а ее взгляд смягчился. На миг даже показалось, что она может заплакать. Эти изменения были внезапны и на секунду показали ее человечность. Даже ученый в комнате смутился и сидел молча, не пытаясь заставить ее произнести нужное слово. Целое мгновение никто ничего не говорил.