– Рациональный – это какой?
– Такой, кто не любит демонстрировать свои чувства.
Мне тут же захотелось возразить, но он ухмыльнулся, как бы показывая, что сказал это не всерьез. Ну, так оно и лучше. Юле однажды сказала, что я очень романтический мальчик. В тот момент мне ужасно хотелось ответить, что всю свою романтику я приберегаю для нее. Но я не отважился.
– Ну что, едем назад? – Вемайер кивнул на BMW. – Иначе ты опоздаешь на свою встречу.
Ну наконец-то!
Вемайер нахлобучил на меня мотоциклетный шлем. Я попробовал представить, что чувствует в своем шлеме Оскар. Он ведь ужас сколько всего боится! И всё потому, что ужас сколько всего знает про то, что в мире может пойти не так. Наверно, шлем помогает ему видеть не весь мир, а только его кусочек. Маленький и не такой опасный.
Я забрался на сиденье мотоцикла и последний раз посмотрел на дорожный щит с красной полоской, хомячьи поля и страшную прямую дорогу. Я изо всех сил пожелал, чтобы Оскаров способ сработал и у меня. Готов поспорить, что есть люди, которые от слишком долгого созерцания природы заболели. А может, даже и умерли.
Мне тоже было уже сильно нехорошо.
Вемайер нажал ногой на педаль, мотор взревел, и мы помчались.
Если ты необычно одарен и ходишь во вспомогательный учебный центр из-за лотерейного барабана в голове, то вести дневник – это просто изобретение века. Очень помогает от Маленькой Забывчивости. А от Большой Забывчивости не помогает, к сожалению, ничего. Это я знаю от герра ван Шертена. У его дорогой Ханны Большая Забывчивость началась после шестидесяти.
Когда мы только-только переехали на Диффе, герр ван Шертен вместе с женой каждый вторник приходил в культурный центр к «Седым Шмелям». Мама как раз открыла для нас бинго-вечера, и ван Шертены ей сразу очень понравились. Мне тоже. Герр ван Шертен нравился мне уже хотя бы за то, что ему было совершенно все равно, что я необычно одаренный. А еще он, как и я, считал, что фройляйн Вандбек – это кошмарный ужас. Фройляйн Элли Вандбек – главная по бинго-барабану. Я думаю, что она примерно такая же старая, как берлинская Колонна победы. А когда стоит на маленькой сцене в своем любимом черном костюме, кажется почти такой же высокой. Пальцы, которыми она выуживает из барабана лотерейные шарики, длинные и костлявые, а голос – будто в горле шебуршит крылышками моль.
– Красить волосы в черный цвет, в ее-то возрасте?! – шепнул мне однажды герр ван Шертен. – Какая же стремная тетка! Не удивлюсь, если на завтрак она уплетает необычно одаренных мальчиков.
– Правда?
– Какой мне смысл врать? Начинает, скорее всего, с ног и медленно продвигается вверх. А головы вскрывает ржавой открывалкой. Но это под самый конец.
– Почему под самый конец?
– Потому что у необычно одаренных там мало что можно найти. Оно того не стоит, понимаешь?
Тут он подмигнул и слегка меня пихнул. А я подмигнул в ответ. Я понял: он просто меня разыгрывает.