– Шесть минут до редакции. Шесть – Хейфецу на прочтение. Как можно за двадцать минут написать сто строк?
– Гений, – глядя вслед Жаботинскому, объяснил Чуковский.
3
Газета «Одесские новости», 12 октября 1902 года
ВСКОЛЬЗЬ
О «МОННЕ ВАННЕ»
В четверг, после дождичка, здравомыслящие люди разделали «Монну Ванну» под орех.
Но рассмотрим подробней обвинительный акт. Он приписывает пьесе пять абсурдов. Вот первый.
В Пизе голод, и Пиза осаждена войсками Принцивалле. Пизанцы посылают старого Марко для переговоров. Марко идет к Принцивалле, лютому врагу пизанцев. И… заводит с ним беседу о Гомере, Гесиоде и Платоне.
– Как Марко мог беседовать с врагом своей родины о Гесиоде?
Был у меня знакомый, очень интеллигентный господин. В банке, где он работал, вышла растрата – и моего знакомого повезли к судебному следователю. Улик было много. Но мой приятель вдруг увидал у следователя на стене гравюру с картины Беклина и засмотрелся на нее.
– Знакома вам эта картина? – спросил следователь.
– Знакома. Но я не могу понять, в чем, собственно, здесь выразилась «Лесная тишь»?
– Как?! – схватился следователь. – Да неужели вы не чувствуете…
– Битый час спорили! – рассказывал мне потом мой знакомый…
Абсурд второй.
Монна Ванна идеально чиста душой. Принцивалле заставляет ее прийти к нему в неприличном виде. После этого ей нельзя не возненавидеть Принцивалле. Вместо того она в него влюбляется.
– Почему Монна Ванна полюбила своего оскорбителя?
Ванна прикрыла свое обнаженное тело плащом и пошла на позор.
Ничего кроме позора она не ждала и к позору была готова беспрекословно.
И вот она в палатке, во власти врага.
– Вы обнажены под этим плащом? – спрашивает он.
Она не отвечает, она прямо хочет сбросить плащ.
Но он ее останавливает.
Она пришла, готовая к тому, чтобы чужой человек грубо наложил на нее свои грубые руки.
Этот чужой человек нежно и благоговейно говорит ей о далеком детстве.
Она в его власти, а он ее не трогает. Он рассказывает, что любил ее в детстве и любит до сих пор. И когда она у него спрашивает:
– Из любви ко мне вы предаете Флоренцию?
Он говорит:
– Я не хочу подкупать вас ложью, Ванна. Я все равно должен был бы стать врагом Флоренции.
Прийти к чудовищу – и вместо чудовища встретить забытого друга детских игр, по сей день верного и влюбленного, не дерзающего прикоснуться к руке женщины, которая в его власти, благородного и искреннего… а господин оратор возмущается:
– Почему она его не возненавидела? Не понимаю.
У меня был в гимназии учитель-грек, который заставлял переводить a livre ouvert, сразу и живьем, без словаря.
Я возмущался и говорил:
– Не понимаю!
А