Йорн подал прошение о зачислении в летучую таможню и почти сразу же получил пост первой степени в Варме. Надо сказать, он многих в городке знал. Его уважали. Я не раз имел случай в этом убедиться в наши бесконечные вечера в кабаке. И потом, доверительно сообщил он мне: «Взяв тебя к себе на службу, я гору снял с их плеч, ведь такой перхун и никудышник, как ты, никому бы больше не понадобился, уж поверь мне».
Он щеголял в новенькой форме. Приходилось привыкать к его темному одеянию и белому воротнику, подчеркивавшему румянец жизнелюба. Он не просто надел форму – он слился с ней, приобрел все манеры со всеми изъянами и, главное, какое-то особое самодовольство, которым как будто подпоясывался, вставая с постели и застегивая на круглом животике пряжку ремня. Друзья и родные пришли поздравить его с успехом. Он закатил пир и выставлял пиво бочками, чтобы утолить их жажду. Маленький домик два дня ходил ходуном от гвалта гуляк. Мне же ничего и попробовать не довелось, Силде то и дело гоняла меня по всему городу за новыми покупками.
Однажды утром недоброе предчувствие заставило меня подняться до рассвета. Даер не ответил, сколько я его ни звал. Я зажег свечу. Он неподвижно лежал в углу клетки. Осторожно открыв дверцу, я вынул жалкий комочек взъерошенных перьев. Из приоткрытого клюва свисал язычок; пибил часто, коротко дышал. Я дал ему попить и, перевернув его, понял, что стряслось. Одна лапка висела, вывернутая под странным углом. Ему было больно. Я положил его на стол. Вдохнул два-три раза, зажмурившись. Раскрыл ладонь левой руки над его скрюченными коготками, держа лапку в правой, и стал ждать тепла.
Дождавшись, я тихонько потянул лапку, зажатую между большим и указательным пальцами, шепча что-то ободряющее. Едва слышный щелчок был мне ответом. Я осторожно причесал полосатый хохолок, погладил горлышко. Потом поставил его на лапки. Даер зашевелился, запрыгал и, вдруг откинув головку, выдал трель, три исполненные радости ноты – видно, благодарил меня. Я посадил его на палец, дав себя поклевать, как он любил. И вдруг почувствовал, что при его воскресении был кто-то еще. Подняв глаза, я увидел мелькнувшее отражение в погруженном в полутьму зеркале – едва освещенную красноватым пламенем свечи кривую ухмылку наблюдавшего за мной Йорна.
Силде была озабочена. Обычно такая веселая, теперь она порой вздыхала. Я полагал себя тому причиной, потому что уже не столь расторопно бегал по ее поручениям. Рвения к хозяйственным работам во мне поубавилось. Я выполнял их без особой охоты и увиливал под любым предлогом. Но дело было не в этом. Праздник обошелся слишком дорого. Йорну, чтобы закрепиться в новой должности, приходилось делать подарки офицерам и по традиции каждый день угощать всех в кабаке. Вечерами Силде доставала тетрадку и, высунув кончик языка, подсчитывала непомерные расходы.
В тот вечер я уже лег спать, когда