– Сыч, поднимай её.
Помощники Сыча потянули верёвку, и ноги женщины совсем оторвались от пола, руки её захрустели, и она истошно заорала.
А Волков поглядел на других женщин, что в ужасе сидели на лавке и ждали своей очереди. Ему в голову пришла простая мысль.
Он подошёл к толстой жене фермера, сильной солдатской лапой схватил её за лицо, сдавил щёки крепко и, заглядывая ей в глаза, спросил:
– Она тебя подбила на клевету?
Он так крепко сдавил ей щёки, что толстуха не могла говорить, она только пыталась трясти головой в знак согласия.
Тогда кавалер выпустил её и спросил ещё раз:
– Говори, чтобы писари слышали тебя, кто тебя подбил на клевету?
– Она, – говорила жена фермера, указывая на висящую на дыбе женщину, – Магда Липке мня подбила.
– Вы вдвоём это делали? – Спросил кавалер.
Как только он это спросил, слева от толстой жены фермера завыла жена столяра Иоганна Раубе Петра. Сползла с лавки на пол и там стала рыдать.
– Она? – Спросил кавалер у жены фермера.
Та судорожно кивала, говорить от страха не могла.
– Говори, – заорал кавалер, – писари слова твои записывают! Имена всех назови! Громко! Кто навет делал?
–Ма… Ма… Магда Липке, – лепетала толстуха, – Петра Раубе и я. Всё.
– Имя своё назови.
– Вильма Кройсбахер.
– А эти две женщины к делу не причастны? – Кавалер указал на жену извозчика и жену столяра Ханса Раубе.
– Нет, господин.
– Хорошо, – произнёс Волков, – хорошо. За то, что запиралась менее других, буду просить святых отцов о снисхождении для тебя.
– О Господи, спаси вас Бог, – толстуха потянулась руку целовать, да Волков руки не дал:
– Э, нет, говори сначала, кто навет писал.
– Писарь Веберкляйн. Из городской магистратуры. Два талера взял, шельмец, за талер не соглашался, говорил, что грех.
– Веберкляйн, Веберкляйн. Прекрасно. – Волков глянул на писарей, те всё записывали. – Значит, за талер писать не хотел, потому что грех, а за два, значит, написал, греха в том не усмотрел. Молодец.
– Да, господин, так и было, господин, а что мне будет за это?
– Святые отцы решат, – отвечал кавалер, – я только дело веду, а судят они.
Волков глянул на Брюнхвальда:
– Карл, берите этого писаря.
– Сюда везти? – Спросил ротмистр.
– Нет, поздно уже, в подвал тащите его, и вот этих трёх, а этих, – кавалер указал на двух женщин, жену возничего и жену столяра Ханса Раубе, – этих отпустить, вины их я не нашёл.
Обе женщины вскочили, обе кинулись к рыцарю, целовали руку ему, благодарили, а он сказал:
– Карл, дайте им провожатого, чтобы до дома женщин проводил, поздно уже, темно.
И они его опять благодарили, кланялись ему, называли справедливым человеком.
И сам он себя таким считал.
Ротмистр поехал брать писаря, отвозить баб в тюрьму, а кавалер поехал в трактир. Монахи уже спать