1. Карты Никитских пещер существуют, но пока нам с вами недоступны в силу секретности.
2. Система очень большая, больше Сьян (Оценки разных людей от 15 до 20 км).
3. Отдельные части системы сообщаются труднозаметными проходами.
4. Система труднопроходима. Если в Сьянах можно бегать, в Киселях быстро ходить, то здесь почти все время надо ползти на корточках, по-пластунски, на четвереньках. Если заблудитесь, то чрезвычайно малая скорость передвижения может сыграть роковую роль.
5. В Никитах почти полностью отсутствуют надписи на стенах.
Некоторые места обвалоопасны.
В Никитах категорически не разрешается сорить, писать на стенах, ходить не записавшись в журнал.
***
Под землей было темно и холодно. Особенно когда под одежду забивались ледяные комья грязи. Я ползла на животе, было страшно. Лоб стискивал фонарик. Я старалась не отставать. Страшно. Василиск полз где-то впереди. Я видела его спину и волосы, стянутые в хвост. В темноте он казался совсем черным.
Мне хотелось догнать его и схватить за руку, рассказать, как мне холодно, но я не чувствовала языка, я выплюнула его вместе с землей, набившейся в рот. Помоги мне, пожалуйста, помоги, ведь ты же такой взрослый, ты умный, ты читал Канта и переводил Коэна, ты сильный, а я такая маленькая, такая глупая… Кажется, я совсем перестала ощущать время, земля давила со всех сторон, я не понимала, где верх, а где низ, дышать было трудно.
Вдруг Кирилл остановился и обернулся на меня:
Зря ты сюда полезла. Зря ты вообще…
Он смотрел на меня так, что было страшно.
Зря ты пытаешься влезть в мою жизнь.
Я замерла и вжалась в землю.
Люди уползали вперед, молча и сосредоточенно.
***
Где я? Мне казалось, я провалилась сквозь песок, сквозь уголь и шпат, сквозь черную глину, прорыла себе нору в ядре Земли и сижу там, тихая и сумасшедшая, обнимая руками колени, превратившись в маленький земляной камешек. Я выползла на какое-то открытое пространство, где можно подняться на ноги. Все тело затекло, я растирала икры руками – и вдруг обнаружила, что прямо напротив меня, у стены, сидит большая собака. Я боялась стен, и пола, и потолка, а собаки не боялась. Подошла к ней и увидела, что она как-то совсем по-человечески плачет. Гримасничает, всхлипывает, крупные слезы текут по носу и капают на мохнатые лапы. Я не знала, чем ей помочь, мне самой захотелось плакать, я обняла собаку, уткнувшись в ее голову, как в подушку, пытаясь согреться. Мы сидели на голой земле, обнявшись, и вместе плакали, безостановочно, гулко, а стены сдавливали виски.
Вдруг я увидела свет.
– Ты чего тут застряла? Совсем сдурела, так окочуриться можно! – и, оглянувшись назад:
– Все, выползаем, хорош шарахаться.
***
Почему-то я совсем не помню, как добиралась до дому. Не помню, с кем ехала и на чем,