Воспоминания отозвались болью в ушибе на заднице. Андрей невольно поморщился – и больно и обидно. Невеселые мысли прервал женский визг, тут же вызвавший широкую улыбку: девочки развлекались.
Такой непривычно длительный отдых был вызван тем, что завтра им предстояло посетить большое селение. Именно так – не город или деревню, а «селение» – место, где с разрешения новой власти селились люди. В честь этого события девочки прихорашивались, и начали они это дело с купания.
Небольшая речушка несла свои по-весеннему прохладные воды к неведомой цели, очень кстати пересекая путь отряда, и Батя решил, что стоит встать на долгую стоянку.
Визг на реке повторился, затем низкий голос Лены забубнил что-то обидное, послышались мокрые шлепки. Где-то внутри Андрея шевельнулось животное чувство, и на секунду ему захотелось увидеть эту притягательную для всех здоровых мужчин картину. Но тут же перед глазами встала другая картинка – Лиза стягивает с себя мокрое платье и, оставаясь в синем купальнике, замахивается платьем на Андрея. Шутка мужа зашла слишком далеко, но как же прекрасна она была в своей ярости.
Под ложечкой противно засосало, а на глаза навернулись слезы, Корчак вздрогнул, теряя видение, а затем медленно расслабился, понемногу изгоняя изнутри мертвенный холод. Благостное настроение пропало, он сел и осмотрелся вокруг.
На прибрежной поляне царила обычная жизнь походного лагеря. Акира медитировал, а Камеко точил свой клинок – теперь Андрей уже знал, что этот длинный меч называется «одати», более длинная версия «тати». Пока что все эти «цубы», «хамоны» и «цуруги» были для него филькиной грамотой, но постепенно новичок погружался в увлекательный мир кэндзюцу, с легкой примесью бусидо – пути воина. Эта философия в теперешнем состоянии стала для Корчака той основой, на которую он мог опереться. Особенно ему импонировали три обета уходящего на войну самурая: навеки забыть свой дом, забыть о жене и детях, ну и самое главное – забыть о собственной жизни. Конечно, славянский менталитет вносил свои поправки, но цель оставалась – «правильная» смерть. Лишь тогда уход из жизни будет не слабостью, а проявлением силы.
Философские мысли прервала набежавшая на Андрея тень. Он поднял глаза и увидел мокрого, но довольного Батю.
– Убивец, не хочешь искупаться? От тебя, конечно, еще не пахнет, но за всю дорогу ты ни разу не снимал разгрузки, – улыбаясь, сказал Санин, используя придуманное Вини прозвище: «Не хотите называть антимагом – пусть будет убийца магов, а для конспирации – Убивец».
Шутка была слабенькая, но новое прозвище чем-то польстило