– А что ты предложишь мне вместо пучины?
– Женюсь на тебе, да и всё!
Русалка холодным серебряным смехом осыпала Хрящева.
– Да ты ведь женатый, Маркел Авраамыч!
Купец замотал головой:
– В монастырь! Супругу отдам в монастырь!
– В какой монастырь её примут, Маркел? Она на сносях ведь, супруга твоя!
– А, верно! Она на сносях. Так куда? Обратно, к отцу, ведь, поди, не захочет!
– Вот то-то оно! – загрустила русалка. – Мужчины всегда так: женюсь да женюсь! А как поразмыслят, так сразу в кусты! Прощайте, неверный Маркел Авраамович.
Тогда он опять подхватил её на руки и всю, даже хвост, облепил поцелуями.
– Постой, погоди! Раз сказал, что женюсь, так, значит, женюсь! Дай обмозговать!
– Домой мне пора, – повторила она, нахмурив свои серебристые брови.
– Какой дом на дне?
– Очень даже хороший. Не хуже, чем ваш. И чем глубже, тем лучше.
– Нет, ты обещай, что пойдешь за меня! – взмолился купец. – Так уж я всё устрою.
– Душа у тебя золотая, Маркел. – Она улыбнулась прощальной улыбкой. – Вот ты и лицом неказист, и манерой, а мне было сладко с тобой, ох как сладко!
Скользнула в волну. И, как льдинка, растаяла.
Купец зашел в реку по пояс, не снявши ни мятых порток, ни рубахи.
– Эй, где ты?
Молчала река, равнодушная, сонная. Слегка розовела.
Мамаша и Татьяна Поликарповна сидели в столовой за самоваром, когда стукнула калитка со стороны сада, и, мокрый, небритый, с воспаленными глазами, ввалился Хрящев. Он был босым, рубаха на груди разодрана, по шее извивалась воспаленная полоса.
– Откуда явились, Маркел Авраамович? – с ехидством спросила мамаша. – Отец ваш, покойник, всегда говорил, что вы для семьи человек ненапористый.
Хрящев махнул рукой и, оставляя на паркете мокрые и грязные следы, прошел к себе в спальню. Татьяна Поликарповна побелела и чуть было не упала, как всегда, в обморок. Матушка со строгостью посмотрела на неё сквозь очки.
– Ну, будет тебе, – прошипела она. – Не время сейчас. Пойди мужа проведай.
– Куда я пойду? Осерчает он, маменька.
– Иди, говорю. Осерчает! А ты с добротой к нему, с женскою хитростью.
Татьяна Поликарповна вытерла губы, блестевшие от вишневого варенья, поправила плотный пучок на затылке и тихо зашаркала в спальню. Маркел Авраамович с отчаяньем на обострившемся за ночь лице лежал, как и был, грязный, мокрый, на пышной кровати. Зубами поскрипывал.
– Вы, может быть, чаю хотите попить? – спросила она.
– Благодарствую. Нет, – ответил он коротко.
– Тогда, может, водочки? – Она стушевалась совсем, чуть дышала.
– Вели принести. А закуски не надо.
Хрящев пил две недели. Потом встал, опухший и страшный, напарился в бане, побрился, оделся. Татьяна Поликарповна со страхом увидела из окошка, как муж, белее клоуна в цирке, с лиловым, ввалившимся