Существует и другой нрав (humour), который можно наблюдать у некоторых считающих себя мудрыми, и который, если и не является настолько вредным, как вышеупомянутый пустой и грубый нрав, однако оказывает губительное воздействие на тех, кто получает от него удовольствие. Я имею в виду то серьезное философское стремление к совершенству, которое под предлогом исправления предрассудков и ошибок разрушает самые привлекательные сердечные чувства, все самые полезные склонности и инстинкты, которые могут управлять человеческой природой. Таким безрассудством среди древних славились стоики, и я бы хотел, чтобы некоторые более почитаемые фигуры современности не подражали им в этом беззаветно. Добродетельные и нежные чувства (sentiments), или предрассудки, если вам угодно, чрезвычайно страдали от таких размышлений, между тем, мрачная гордость или презрение к человечеству заняли их место, и их чтили как величайшую мудрость, хотя на самом деле они были самым вопиющим безрассудством по сравнению со всеми другими. Статилий, которого Брут подстрекал стать одним из участников той благородной банды, которая нанесла божественный удар ради свободы Рима, отказался присоединиться к ним, сказав, что все люди безрассудны или безумны и не заслуживают того, чтобы мудрый человек беспокоился о них102.
Мой ученый читатель легко вспомнит причину отказа древнего философа примириться с братом, домогавшимся его дружбы. Он был слишком философом, чтобы считать, что связь, обусловленная происхождением от одного и того же родителя, должна как-либо влиять на рассудительный ум, и выразил свое чувство так, что я не считаю приличным это повторить103. Когда твой друг в беде, говорит Эпиктет, ты можешь изобразить сочувствие к нему, если это принесет ему облегчение, но не позволяй состраданию проникнуть в свое сердце, или потревожить ту безмятежность, которая и есть совершенство мудрости104. Друзья спросили Диогена, когда он болел, что следует с ним сделать после смерти. Он ответил: «Да бросьте меня в поля». «Как! На съедение зверям и стервятникам?». «Отнюдь! – ответил Диоген. – Положите рядом со мной палку, я буду их отгонять» – «Как же? Разве ты их почувствуешь?» – «А коли не почувствую, то какое мне дело до самых грызучих зверей?» Я не знаю ни одного высказывания этого философа, которое бы яснее продемонстрировало как живость, так и свирепость его характера105.
Как отличаются от всего этого те максимы, которым в своем поведении следовал Евгений! В юности он неутомимо посвящал себя изучению философии и ничто не могло отвлечь его, кроме случаев,