Туфли, что мне вручила мадам Силс, страшно давили, каблуки были слишком высокими, и к концу пути я едва поспевала за слугой. Еще немного, и попросила бы сбавить темп и дать мне передохнуть. Корсет впивался в ребра, с каждым шагом становилось труднее дышать, от пудры чесалось лицо.
– Ожидайте здесь, – произнес мужчина, открывая передо мной дверь.
Я вошла внутрь, сделала пару шагов и застыла статуей, задыхаясь от боли и отчаяния, которые обрушились на меня лавиной.
Прямо напротив двери на стене висел огромный портрет одной из самых красивых женщин нашего мира. Прекрасная дриада с волосами цвета лунного серебра, манящими коралловыми губами, белозубой улыбкой и бездонными глазами, которые могли поспорить яркостью с зеленью Великого леса.
На ней было легкое белоснежное платье, не скрывающее обнаженных лодыжек. Ноги погружены в ручей. Я видела крохотные капельки влаги на ее коже. Казалось, что время остановилось, еще немного, и девушка сойдет с картины, чтобы поприветствовать меня.
Именно такой я ее запомнила, именно этот образ хранила в сердце. Самая красивая дриада, один взгляд на которую мог свести с ума.
Герцогиня Колдер.
Моя мать.
Надо же, как один портрет может лишить покоя, сбить с толку, внушить неуверенность и взвинтить до предела!
Император ничего не делал просто так. Никогда. И то, что меня привели именно сюда, в эту комнату, тоже было неспроста.
Что он хотел сказать этим портретом? Что та безумная страсть никуда не делась? Или – что знает все о нашей жалкой попытке спастись?
Я продолжала смотреть в лицо матери, еще счастливой, не знающей, что ее ждет.
Весь мир словно исчез, я забыла о боли, тугом корсете, неудобных туфлях. Просто смотрела, заново знакомясь с дорогими чертами, вспоминая ее тихий смех, улыбку и нежные объятия. То, чего меня лишили.
Мне было известно, когда и по какому случаю создали этот портрет. Подарок верховной жрицы младшей сестре – женщине, которая оказалась слишком своевольной, чтобы следовать чужой указке, и пошла за любовью, не ответив на страсть человека, против которого не могли выстоять даже сильнейшие этого мира.
Пойти против всех, чтобы умереть в один день с любимым. Вместе.
Жалела ли она о своем выборе? Нет. Никогда. Даже тогда, в самый последний момент, крепко обнимая, она шептала, что любит меня, и просила жить. За себя, за нее и за отца.
А жила ли я? Существовала, боясь лишний раз вздохнуть, ожидая прихода «красных волков» и объявления воли императора, который вроде бы забыл обо мне на десять лет. Постоянная тревога и смирение. Даже сейчас я ничего не могла ему противопоставить.
Убить его – не получится, Око Сайрона бережет своего сына. Убить себя? Наверное, только это и останется. Быстро, резко, уходя от жутких пыток и надругательств.
Я вздрогнула, прогоняя страшные мысли.
Еще ничего не известно, а я уже хороню себя.
Едва слышно