Стыд. Роман. Олег Васильевич Филипенко

в Москве. Переезжали с одного вокзала на другой. Во главе нашей группы из трёх человек – тренер. Тогда-то я и разглядел Москву впервые вблизи и, надо сказать, сильно разочаровался. О, это не в обиду москвичам сказано: Москва не плохой город, а, скажем так, обычный. Просто едва я попал в столицу, даже едва поезд, в котором мы ехали, стал въезжать в пригород, как миф, созданный усилиями учителей в школе, деятелей литературы и искусства, дикторов телевидения из программы «Время» и так далее, рухнул при виде обычной, суровой действительности натуральной жизни. О, это было сильное потрясение для четырнадцатилетнего подростка, чьё сердце стремилось к идеалу! Во второй раз я попал в Москву спустя года три, после окончания школы, когда собрался неожиданно для родителей поступать в театральный институт. Тогда я не поступил, но вот спустя ещё пять лет меня приняли в ГИТИС. Может быть, эти мои записки – история про молодого человека, который, попав в Москву, с огромными душевными, духовными, нравственными потерями достигает… нет, не славы, не денег и даже не права говорить своим голосом, а достигает покоя. Того покоя, в котором есть знание жизни, пусть с привкусом горечи, но уравновешенное молодостью и силой телесной.

      2.

      Я подошёл к жёлтому зданию. Это и есть театральный институт, где я проучился четыре года. Открыл тяжёлую дверь. Меня чуть не сбил с ног какой-то мальчик, видимо, студент-первокурсник. «Извините!» – радостно воскликнул он. Я поморщился. «Как противна эта бессмысленная радость, эти розовые щёчки», – думал я, мимоходом оглядывая своё угрюмое, с жёсткими складками у губ, лицо в огромном прямоугольном зеркале, висящем в фойе у лестницы. «Однако и сам я недавно был таким», – подумалось мне.

      Снизу, из буфета, куда я, поднимаясь по лестнице, мельком глянул, доносился густой шум и поднимались сизые клубы табачного дыма. Ни за что на свете я не хотел бы вновь оказаться среди сидящих там парней и девиц! Нет, нет! Так бессмысленно тратить свою жизнь!..

      Однако ж на что её тратить?..

      Я поднялся на третий этаж. То, что открылось моему взору, дало мне возможность почувствовать, как шевельнулась злая радость на дне моей души. Институт никогда на моей памяти не отличался благоустроенностью, но тут предо мною открылась настоящая разруха: в фойе валялись на грязном, заплёванном паркете оторванные батареи, поломанные пыльные кресла стояли в беспорядке, две двери напротив через фойе были вырваны вместе с рамами. «Идёт ремонт», – догадался я. Впрочем, все пять лет, что я помню институт, где-нибудь в здании или вокруг него идёт ремонт…

      Я прошёл по коридору в следующее фойе поменьше и заглянул в деканат. Сам Анатолий Маркович Порожний, мой мастер, в шикарном костюме и при галстуке, сидел на стуле за столом у окна. На диванчике, что помещался у стены, сидел мой педагог по актёрскому мастерству Николай Пафнутьич, а за другим столом, справа от меня, Ольга Арнольдовна, тоже педагог. Вообще в деканате, должен заметить, было чисто, а также скопилось много мебели, видимо, собранной со всего