Я закинул в рюкзак тетрадку и отправился к учительскому домику Анькиной классной, где меня дожидался мой верный «Аист». Сентябрь выдался сухим, и я надеялся, как можно дольше добираться до школы и обратно на велике.
В рюкзаке среди учебников контрабандой в Серый Дом ехал Сэлинджер «Над пропастью во ржи». Одинокий мальчишка на обложке сразу вызвал у меня симпатию. Словно у нас на двоих была одна тайна.
Я покатил к воротам и тут увидел шестерых парней во главе с Каланчой. Может, они подумали, что я оторопею и остановлюсь, может просто хотели поглумиться над зверьком, загнанным в ловушку. Но страх и отчаяние придали мне сил, и я вылетел из ворот, стукнув Славу калиткой.
Пятеро остальных вскочили на велосипеды и погнались за мной. Мне некогда было рассматривать, сколько одноклассников у меня на хвосте. Я думал, что все шестеро.
А тем временем двое, разгадав мой путь, проехали какими-то закоулками, о которых мне, как чужому, еще только предстояло узнать, и выскочили впереди. Макс встал поперек дороги, Рябой направил велосипед на меня.
Я затормозил, спрыгнул с велосипеда и пнул под коленку первого смельчака, потом куда-то, не глядя, заехал другому. Драться я не умел, но когда видишь перед собой шестерых врагов, организм достает из закромов инстинкт самосохранения.
Инстинкт инстинктом, но, увы, Джеки Чан и счастливый финал не получились. Меня повалили, попинали для порядка и разошлись. Все-таки они не были уж совсем отморозками, просто почуяли слабого, и сорвало крышу. Только Леха усердствовал, как будто хотел меня уничтожить. Но тут остальные уже вмешались и оттащили его. Одноклассники разошлись. Погоня закончилась, адреналин поутих, и что осталось? Да ничего. Гадкое чувство, что завтра мы снова все встретимся в школе.
Я встал. Нужно было хотя бы отряхнуть штаны, но мне было пофиг. Я подобрал велик и покатил домой.
На краю поля семья ждала только меня. Стол уже был накрыт к обеду.
– Что так поздно и почему такой грязный? – спросила мама.
– С велика упал, – буркнул я. – Есть не буду.
Гришка понимающе покачал головой. Я сел на свою кровать. Тошнило, голова раскалывалась. Мама подошла ко мне, наклонилась, пристально разглядывая:
– Что-то у тебя глаза в кучку. Говори, что случилось?
Гришка взял инициативу в свои руки:
– Каланча?
Я вздохнул. Чувствовал я себя отвратно, и мне уже не хотелось что-то скрывать, не хотелось больше пацанских разборок, не думалось о новых прозвищах, типа «маменькин сынок». Я просто желал, чтобы меня все оставили в покое. Меня и мою звенящую голову.
Мама тронула шишку на лбу, и я зашипел от боли.
– Побили?
Я кивнул.
Иногда мама брала себя в руки и начинала действовать. Это она с виду казалось хрупкой, немощной, больной. Но разве слабые женщины переезжают из города в забытую богом деревню из трех домов?
И вот