В несколько более выгодном положении находились другие кочевники, признававшие власть эмира, – казахи. Учитывая их немногочисленность, а также тот факт, что благодаря им эмиры могли предъявлять право на власть над казахами, находившимися в российском подданстве[68], бухарские власти ограничивались тем, что брали с казахов лишь зякет, не «обирая» их [Ханыков, 1843, с. 74–75].
В заключение нельзя не сказать несколько слов о судьбе русских пленников в Бухаре, которые появляются там со времени неудачной экспедиции князя А. Бековича-Черкасского в Хиву в 1717 г. Ф. Ефремов в 1770-е годы еще застал в живых нескольких из них, каждому из которых было уже к этому времени около 100 лет [Ефремов, 1811, с. 89, 94–95]. Их пример, равно как и пример самого Ефремова, показывает, что далеко не все русские в Бухаре попадали в тяжелые условия, многие из них поступали на службу в армию эмира (правда, не всегда добровольно) и даже достигали определенных постов. Выше мы уже упоминали, что в 1820-е годы топчи-баши, т. е. глава артиллерии эмира Хайдара, оказался беглым русским капралом Андреем Родиковым [Яковлев, 1822б]. Позднее ту же должность занимал пленный сибирский казак Алексей Яковлев, принявший ислам и имя Осман, но впоследствии решивший поучаствовать в политических интригах и задушенный эмиром по наговору его противников [М.У., с. 71; Стремоухов, 1875, с. 651–652]. Уже во второй половине XIX в. русский беглец, подозревавшийся в связях с «революционерами 1848 г.»[69], сначала был у эмира Музаффара военным советником, но потом ушел со службы и был назначен… главным врачом Бухары [Костенко, 1871, с. 70].
Отметим, что русским в Бухаре, как и другим иноверцам, позволялось исповедовать свою веру и даже проводить