Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.. Р. Ю. Почекаев

Бухары себя самого (1756–1758) [Mir Izzet Ullah, 1843, р. 340] (см. также: [Сами, 1962, с. 42–47]). И хотя родственники Мухаммад-Рахима, пришедшие к власти после его смерти, вновь стали возводить на престол ханов-Чингизидов, ни для кого, в том числе и для иностранных путешественников, не был секретом номинальный характер власти последних. Так, русский пленник Ф. Ефремов, пребывавший в Бухарском ханстве в 1770-е годы, сообщает, что хан «подвластен» аталыку [Ефремов, 1893, с. 130]. Дипломат М. Бекчурин, побывавший в Бухаре в 1781 г., передает слова бухарского сановника, который вел с ним переговоры, «что хан у них никакой власти не имеет, а правит всеми делами аталык Даниял-бий мангыт. Он властен хана пожаловать и разжаловать, а только де держут хана для одного виду» [Бекчурин, 1916, с. 301].

      Влияние аталыка было настолько значительным, что, когда Мангыты все же решили официально занять трон (хотя и под титулом эмиров, а не ханов), эта должность была просто-напросто упразднена[22] и вместо нее появилось несколько других. Главной из них стала должность кушбеги[23], который изначально являлся градоначальником столицы Бухарского эмирата, но позднее превратился в «премьер-министра» при эмире. Путешественники, знакомые с системой центральной власти в таких развитых в политическом отношении мусульманских государствах как Османская империя или Персия, проводят параллель между кушбеги и визирем, который, и в самом деле, был главой правительства в этих государствах [Бернс, 1848, с. 413; Будрин, 1871, с. 39; Ханыков, 1844, с. 5].

      Несомненно, роль кушбеги была в эмирате весьма значительной, однако, как представляется, путешественники все же могли несколько преувеличивать ее – по той причине, что именно с этим сановником им приходилось вступать в первичный контакт по прибытии в столицу, и от его воли зависело, когда именно они увидятся (и увидятся ли вообще) с монархом. Неудивительно, что в процессе общения с путешественниками многие кушбеги всячески старались подчеркнуть свое значение и влияние при дворе эмира, чтобы получить больше даров от иностранцев [Бернс, 1848, с. 382–388; Демезон, 1983, с. 18; Мейендорф, 1975, с. 54–55, 134; Носович, 1898, с. 283, 285]. Некоторые путешественники в своих записках упоминают даже, что в разговорах с ними кушбеги приравнивал себя к эмиру или же старался преуменьшить в их глазах власть монарха, соответственно, повышая собственную роль в государстве [Бернс, 1848, с. 415; Носович, 1898, с. 632]. Впрочем, другие «премьер-министры», напротив, старались не проявлять свое влияние слишком явно, да еще и в присутствии иностранцев. Например, Н.Ф. Петровский, посетивший эмират в 1873 г. в качестве «туриста», вспоминал, что весьма влиятельный куш-беги Мулла-Мехмеди-бий отказывался без одобрения эмира (объезжавшего в это время свои владения) давать ему разрешение на поездку в г. Чарджуй [Петровский, 1873, с. 242].

      Как бы то ни было, но значение кушбеги, и в самом деле, было весьма велико. Не ограничиваясь функциями «мэра» столицы эмирата[24], он также отвечал за сбор налогов в эмирскую казну, контролировал торговлю в эмирате, в том