Чемодан из музея партизанской славы. Марк Казарновский

взглянул на дату и обмер. Оказалось, что переселяться нужно было еще вчера. А сегодня, пожалте вам, «экзекутирен». Поневоле заговоришь по-ихнему. То есть, по-нашему. Недаром нас в хедере учили, что немецкий язык – это исковерканный идиш.

      Ну да сейчас не до языка. Это потом великий вождь всех времен, то есть, Сталин, придумал и «базис», и «надстройку». И что академик Марр – просто нехороший, недоумок, и все.

      Нет, нет, сейчас мне нужно спасаться. Утешило, что соседи мои тоже бегали с детьми, вязали узлы. И сказали мне, что управление генерал-губернатора пошло навстречу жидовскому населению, которые «орднунг»[12] не понимают в силу национальной, генетической бестолковости, и продлило переселение в гетто еще на три дня.

      Слава Богу, подумал я, меня расстреляют еще только через три дня. Бухнулся на кровать в моем родном доме и сразу заснул. «Морген, все морген»[13], мелькало у меня в голове.

      Утром я даже не мог вспомнить, что мне снилось. Только запомнил, как чемодан, что папа мне передал, вдруг сказал мне – не бросай меня, я тебя спасу.

      Я побросал в чемодан ремешки, пряжки, клей, шило, скрепки, гвоздики медные, надфили, лобзики, пилки. Пару рубах, свитер и кальсоны, и отправился на переселение. Документы на дом, правда, взял с собой. Уверен был, что вернусь.

      И отдал ключи назначенному кем-то начальнику участка. Да мы все его и знали, при полиции был квартальным. В праздники

      к нам приходил обязательно. Выпить рюмку водки и получить монету в потную ладонь.

      Сейчас эта ладонь получила ключи от нашей квартиры.