Моя мама, Ребекка, поехала даже в это местечко. Да что там ехать. Можно и пешком. Но мама – поехала-таки. И вернулась довольная. Этот Пинхус держит, как оказалось, веревочную мастерскую. И работницы у него довольные. И Евсей, то есть наш претендент, получил характеристику порядочного молодого человека.
Ужинают они при двух лампах-трехлинейках. Это значит, что на керосине не экономят и любят свет при святом ужине. А Пинхус еще и в ихней синагоге не последний человек. Ведет там какую-то бухгалтерию.
Все это я подслушал, но нашей фифе – Полинке решил пока не рассказывать. «Успеензех» – как говорила моя мама. А пока родители притворяются, что Евсея видят редко и приглашают всегда в дом церемонно и чинно. Мол, пусть сидят и о книжках рассуждают.
Я уже и раздражаюсь, когда слышу:
– Что вы читаете сейчас, любезная Перл?
– Ах, Шолома Алейхема. – Известен, как же. – А вы?
– Я читаю сейчас очень интересную книгу Литвака Алексеевичуса Вэлвэла. «Мои женщины».
– Фу, вероятно какая-нибудь варшавская пустышка», – говорит Полинка. А сама ни за курями, ни за теленком, ни за огородом не посмотрит. Все Цапля да Цапля.
Я этого фальшивого сюсюканья не выдерживаю, подготавливаю дорогу к быстрому отступлению и только тогда подаю реплику:
– А когда ты, Перл, целуешься с Евсеем? До прочтения книжки или после? – и быстро выскакиваю на улку. Вслед летит или тапочек Полинки или бас-фальцет Евсея:
– Погоди, Цапля, попадешься, трамтарарам.
Но родители ничего не видят. Ничего не слышат. Шепчутся, пусть, мол, дети попривыкнут друг к другу. Особенно к Полинке, которая как старшая и красивая, весьма своенравна.
П таки она отмочила. Неожиданно уехала в Харьков и поступила в училище на зубнюка. И – выучилась. А дальше уже пошла другая эра. Советская. Когда все мы должны неожиданно стать счастливыми, веселыми и строить беспрестанно себе лучшее, лучезарное общество.
А Евсей уехал учиться в Москву и с Перл они больше никогда не встретились.
А теперь, пока не забыл, про среднюю сестру Оню. За ней уже несколько лет ухаживал очень симпатичный парень Исаак, иначе говоря, Исер. На него все поглядывали с завистью, а кумушки со скамеек на нашей улице даже не скрывали зависти.
Дело было простое. Псер был сын владельца единственного в городке универсального магазина. И дом был у него, уважаемого реб Зеликина, каменный, аж об двух этажах. Полы натирались до такого зеркального вида, что даже сняв обувь, проходить по полу было стыдно. Ибо носки оставляли не только четкие пятна от наших ног, до этого исколесивших всю округу не один раз. Но и различные ароматы.
Исер уже несколько лет сватался к нашей Оне. И официально. И неофициально. Семья Зеликиных, как я сейчас понимаю, была без фанаберий. Мол, давайте, дорогие Запрудеры, наш сын вашу дочку любит. Она – его. И вперед. А приданное-шмиданное – да Бог с ним. Пока проживем как-нибудь с хлебом и маслом, да со шкварками, да с фаршированными шейками. Еще и бедным поможем. Вперед, что тянуть-то.
Но