– Убью, Верка, если там что-нибудь… не мудри!
Она поглядела ему в глаза, далеко, отчужденно и холодно, и усмехнулась.
– Знаю, знаю, уж я тебя знаю, – сказала она, и он внезапно схватил ее за плечи и приподнял, голова у нее свисла назад, она продолжала глядеть ему прямо в глаза, не меняя выражения.
– Что ты знаешь? – спрашивал он, сердись. – Ну, что ты можешь знать?
– Пусти, – попросила она. – Ты делаешь мне больно…
– Подумаешь, – сказал он, опуская ее опять на топчан и не отрываясь от нее. – Подумаешь, – повторил он, целуя ее, и она закрыла глаза и лежала молча и неподвижно, и ему хотелось ударить ее, мучительно хотелось, и он не мог, хотя чувствовал, что, может быть, так и надо сделать. Он любил, любил ее, хотя знал, что в этот момент она не с ним. Но он не мог остановиться, и когда опять пришел в себя и увидел нависший бревенчатый потолок, он сказал:
– Прости, я не хотел…
Она кивнула, поняла.
– Не надо, ничего не говори. Я тебя прошу, устала, давай полежим просто.
– Знаешь что, Вера… – сказал он, помолчав.
Она не ответила.
– Не приходи больше, – сказал он напряженно.
– Ну, это мое дело. Слышишь, мое дело приходить или не приходить. Вставай, слышишь, Рогов, вставай…
Она села, близко склонилась к лицу Рогова и затормошила его; она смеялась, поцеловала его в губы, в нос, в подбородок, в шею, возле кадыка.
– Слушай, тебя не угадаешь, Верка. Не пойму я тебя.
– И не понимай, так даже лучше. Вставай, вставай!
– Зачем?
– Не ленись. Принеси мне дров, ужин сварю. Где вы берете воду?
– Тут неподалеку ручей оказался, глубокий, повезло, не промерз, и вода вкусная.
– Сварю вам суп со свининой, ты только принеси мне дров, посуше. А то мне скоро идти. – Она видела, как у Рогова дрогнули зрачки, и сказала с тоской: – Рогов, Рогов, что же с нами будет?
– Что, что?
– Ну, вообще, с нами, со мной, например. Кто ты такой, и зачем ты? Ты когда-нибудь думал об этом?
– А ничего не будет, будет, что и было. Немцев-то под Москвой – тю-тю! Все-таки разбили.
– Разве я об этом?
– Я знаю, о чем ты. С нами все будет хорошо. Я еще не схожу с ума, как ты, мне легче.
– Просто ты глупее, Рогов, – сказала она и, смягчая свои слова, опять поцеловала его, и он засмеялся.
– Ну, ладно, пусти. Дров принесу, тут у меня запас – сухие сучья, сосновые.
Он натянул валенки, набросил полушубок и, выйдя из землянки, позвал Сигильдиева греться.
– Ладно, не замерз, – бодро отозвался Сигильдиев. – Еще часок выдержу. Ты гляди, какое небо. Ночью на сорок подскочит.
– Вот попросишь, постою.
– А может, ты, Рогов, попросишь?
– Нет, Камил, она уходит. Ей на базу нужно. Я ее только провожу немного.
– Слушай, Николай, какого черта мы здесь стоим и мерзнем? За неделю я не видел даже