– Нет, я не думаю, что буду жалеть когда-нибудь... Конечно, хорошо иметь ребенка, иметь кого-нибудь, с кем можно поговорить, и кто бы тебя любил, и кого бы ты любила... Когда через тридцать лет я буду сидеть на балконе в своем любимом кресле-качалке, мне, конечно, будет очень приятно, если кто-то близкий придет навестить меня... но я думаю, что это будешь ты. И этого вполне достаточно. Я ни о чем не сожалею в жизни. Я всегда делала что хотела, когда хотела и как хотела. А это, согласись, совсем не мало значит. Чего еще можно пожелать? – Или все-таки есть что-то еще?.. Откуда, черт возьми, эти неясные сомнения? Она всю жизнь была так уверена в себе, всегда знала, что все делает правильно. Ошибиться она не могла... Или могла?
– Да ладно, я просто не представляю тебя сидящей в кресле, хоть через тридцать лет, хоть через пятьдесят! Я даже отца не могу представить себе таким. Вы никогда не постареете. Слушай, может, тебе все-таки стоит еще раз хорошенько подумать об этом? – Сама она подумала, что ее малыш будет таким замечательным, что каждый, кто его увидит, не сможет этого не признать.
– Нет, я уже стара, чтобы об этом думать, – твердо сказала Пилар, пытаясь убедить скорее себя, – мне уже сорок три. Мне больше подходит быть бабушкой, тем более что и внук-то вот-вот появится. – Но, произнося эти слова, она почувствовала какую-то странную грусть, и это ее очень удивило. Как будто она вдруг перешагнула середину своей жизни. Была молодой – стала старой. Никогда не рожала детей и вдруг стала бабушкой. У нее было такое чувство, как будто она пропустила удивительный праздник.
– Не понимаю, почему ты вбила себе в голову, что слишком стара. Для женщины сорок три – это вовсе не возраст. В эти годы многие женщины рожают, – стояла на своем Нэнси.
– Ты права, многие рожают, но многим это и не удается. И мне кажется, что скорей всего я отношусь ко второй половине. Во всяком случае, она мне ближе. – С этими словами Пилар вошла в дом, чтобы приготовить себе кофе. Они поболтали еще немного, и вскоре после полудня Нэнси ушла. У нее были кое-какие дела, а вечером ее ждал обед в компании друзей. Казалось, падчерица наслаждается своей беременностью, и, пока они беседовали, Пилар не спускала с нее глаз. Нэнси держала голову слегка склоненной к животу, как будто все время обращалась к нему, и пару раз мачеха заметила, как дернулась ее розовая рубашка – это ребенок дергался и пинался; а Нэнси каждый раз смеялась и говорила, что малыш очень подвижный.
Оставшись одна, Пилар стала бесцельно слоняться по дому. Она вымыла посуду, потом села за стол и долго смотрела в окно. Она принесла с работы несколько папок с делами, которые собиралась просмотреть за выходные, но в голову ничего не лезло, и она