– Сгинь, тварь нечистая! – взвизгнул кузен, плеснув мне в лицо чем-то мокрым и вонючим.
Водой освященной?
Если и так, то носил он ее с собой давненько, испортиться успела, протухнуть.
– Точно идиот. – Я лицо вытерла.
Нет, что еще сказать… я вот честно уснуть пыталась. Лежала, разглядывала балдахин и еще немного потолок, раздумывая, насколько в моем нынешнем состоянии нормальна бессонница, и вообще, где про это состояние почитать, кроме как в хрониках…
А тут снизу удар. И еще один.
И такие мощные, что стены задрожали… и кажется, он тут заклятье активизировал, а когда не сработало, точнее сработало – штукатурку со стен сняло, как посмотрю, – но вовсе не так, как кузену хотелось, за молоток взялся.
– Слушай ты, дитя осла. – Я только коснулась узенького плечика, как кузен заверещал и мешком осел на пол.
– Не трогай ребенка! – Тетушка Фелиция, облаченная в широкую ночнушку, замахнулась на меня зонтом. Откуда только взяла?
– Да нужен мне ваш ребенок… – На всякий случай я отступила. Не то чтобы зонт мог причинить мне какой-либо существенный ущерб, но вот… боюсь ненормальных.
– Что случилось?
У тетушки Нинелии тоже ночнушечка имелась.
Коротенькая.
Едва прикрывающая толстую ее задницу, но зато густо расшитая кружавчиками.
Дядя Фердинанд прикрыл глаза и благоразумно отвернулся. Вот он ночевал в байковом спальном костюме пыльно-синего окраса, и даже блестящие медные пуговки не могли придать наряду бодрости. Судя по виду, куплен он был еще до экспедиции на Острова и времена знавал всякие.
Может, ему и вправду деньгами помочь?
Я как-то не особо интересовалась его жизнью, полагая, что чем меньше рядом любящей родни крутится, тем целее нервы. Но он единственный из всех держался в стороне от моей жизни, и уже за это я была ему немало благодарна.
– Она съела Юстика! – то ли с ужасом, то ли с восторгом произнес Аполлон, который в дверях показался-таки, хотя и рекомендовано ему было лежать.
Двигался он скованно. Ноги расставлял широко. А заодно держал у паха массивную грелку.
– Кто?
Тетушка Нинелия на всякий случай прижала руки к груди, правда, правой. Потом сообразила и торопливо поменяла, а то мало ли…
– Мышь, – сказала я, переступив через идиота, который по-прежнему лежал на полу, притворяясь мертвым.
– К-какая?
Ресницы черные накладные. Пудра. Румяна… что-то не похоже, что тетушка ко сну собиралась, во всяком случае, тому, который в постели и одиночестве. И кажется, она сообразила, что не следовало покидать комнату.
– Огромная, – я принюхалась. Так и есть… пудра из моих запасов определенно, и духи… правда, средней паршивости, я подобные густые ароматы терпеть не могу. А присылают всякие… – Пришла и сожрала…
– Д-да?
– Нет, – рявкнула я и сдвинула тетушку. И уже на лестнице крикнула так, чтобы услышали даже треклятые мыши, если они тут