паре была крошечная измученная женщина, резкими чертами лица напоминавшая испанку. Рядом с ней – огромный подросток-переросток, чёрный, она держала его за руку. Его штаны висели почти что на коленках, дреды на коротких волосах – всё как положено. И то, что он гигант-переросток, вначале просто ощущалось. А потом подошёл и весь его класс. Теперь вокруг него вились ребята 12—13 лет. Он выглядел на все шестнадцать. Если бы только не привычная покорность его большой тёмной руки цепкой ладошке педагога. И уж очень целомудренное озорство блестело в его глазах. Он, очевидно, многое успел с утра и теперь томился от вынужденного безделья. Его в паре с училкой принудили открывать шествие класса по узким прихотливым улочкам. И он сердился. Всё ему надоело. Но, обнаружив в моём лице зрителя, паренёк тотчас оживился и придумал новую шалость. Он проверил, как работает пробка на его фляжке. При сильном сдавливании бутылки она пропускала очень тонкую, но быструю струю холодной воды. И пока стайка ребят под управлением двух педагогов была увлечена процессом организации в пары – он, опустив глаза, понурясь, как и положено провинившемуся, начал потихоньку брызгаться. Я расхохоталась. За мной отреагировал и ресторан. Проказник получил гораздо больше внимания, чем ему было необходимо, и чуть ли не за ухо (а быть может, мне так показалось, потому что дотянуться до него крошечный страж точно никак не мог) был увлечён в толпу, которая сорвалась с места, уступая пространство новой группе туристов. Картинка изменилась. Теперь напротив каменными изваяниями застыли туристы из Японии. Все они были в белом, и у каждого из персонажей в ухе был бирюзовый передатчик, и все они одновременно крутили головами, повинуясь неведомому зрителю сигналу.
Художник так же быстро, как и Кенгуру, умел переключаться со сценки на сценку и радоваться окружающей действительности. Теперь мама с сыном развернулись к Пантеону. Они пощебетали о его архитектуре – со знанием дела и минут десять. Украшая эту беседу, как и подобает оной, многозначительными паузами. Потом на стол им принесли всё то же самое, что мне. И я порадовалась: они подглядели в мою тарелку и не ошиблись. Всё самое свежее! Впрочем, миссис Австралия хоть и угадала во мне завсегдатая, но никак не могла приладить меня к своей реальности. Наконец она просто ткнула палец в мою тарелку и повелительно спросила, ни к кому конкретно не обращаясь: «Это что?» – «Фокаччо», – примирительно ответил художник. Но она, не опуская неумолимого перста, ждала ответа, теперь уже совершенно явственно от меня. «Это как хлеб», – тихо промолвила я по-английски. «Как хлеб…» – повторила хором и как-то нараспев эти слова семейка и осталась довольна. «Вы здесь живёте неподалёку?» – как ни в чём не бывало продолжила старая леди. «Да», – ответила я.
И в этот момент жизнь прервала нашу беседу. Одна из семей покидала беседку под тентами, и все хотели попрощаться с миссис Кенгуру и пожелать ей и её сыну всего хорошего, а освобождающийся столик ещё с площади углядела молоденькая, хорошенькая девица.
