А дальше я достала свой потертый дневник и написала: «Я особенная». Потом перечеркнула…
У меня вообще никого нет, а если и появляется, то непременно выходит тихий ужас. Может быть, все оттого, что я никакие могу почувствовать себя особенной? Вот я и решила попробовать это сделать. Так что впервые я начинаю дневник не с девичьих страданий об одиночестве и нереализованной женской мечте, а о…
Да, пожалуй, о Петербурге. Раз именно он делает меня особенной, хотя бы в глазах других. Раз именно к петербурженкам испокон веку сбегают от москвичек. Может быть, удастся увидеть себя по-новому. Говорят, с этого и нужно начинать менять мир. А вдруг и ко мне кто-нибудь сбежит из Белокаменной. Хотя. если в итоге его разотрут по поребрику, будет грустно. Пойду погуляю по родной Петроградке – благо сегодня тепло.
Р. S. Интересно, а если бы сбежали от меня, например, в Москву, я смогла бы вот так растереть? По бордюру, конечно же, с поправкой на обстоятельства. Нет, наверное, не смогла бы. Истинная петербурженка на это не способна. Ну, или просто я рефлексирующая рохля. Однако у меня хорошее прикрытие по географическому признаку. Может быть, Москва потому так и перенаселена, что любовные расправы там учиняются реже? Впрочем, пора на прогулку. Буду гулять и думать, дыша весной.
Эпизод № 1
Ломоносов и эффект «Незнакомки»
Если по гамбургскому счету, настоящая петербурженка просто обязана родиться и вырасти на Петроградке. Я так и сделала. Хотя нет, родилась я в роддоме при институте Отта, что напротив университета. Там очень красиво, а из окон палат рожениц видно Ломоносова, который, как известно, пришел за знаниями пешком очень издалека. Должно быть, это утешает стоических петербурженок в процессе схваток. Непременно буду рожать именно там. Если буду, конечно. Не очень понятно, как рожают петербурженки, потому что они бесконечно одиноки и всегда в поиске. Наверное, так и рожают. И, судя по загруженности родильного отделения, куда не с первого раза попала моя сестра, делают это вполне массово.
Ну а уж потом, отстрелявшись, на Петроградку. И желательно хотя бы до старших классов. Еще лучше – до института, а в идеале – до замужества. Этот факт немного не вписывается в биографию петербурженки, хотя бы потому, что настоящая петербурженка… Ах да, об этом я уже говорила. Наблюдается легкая зацикленность. Но зато я иду в распахнутом пальто цвета маренго, ветер гуляет в длинных подолах и в пандан им длинных, до середины спины, пшеничных волосах. И в который раз, проходя по улице своего детства Лахтинской, мимо дома, где Александр Блок впервые читал свою «Незнакомку», я останавливаю поток мыслей строчками, автоматически врывающимися в голову:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух…
Я уже много лет не понимаю, как оказываюсь у последнего дома Лахтинской улицы, вот и сейчас не поняла. От дома Блока под строчки «Незнакомки» я будто делаю один гигантский, как пролет разводного моста, шаг. Так гипнотизирует слог Александра Александровича. Всегда гордилась, что мы с ним тезки.
Но вот и мой родной дом 32. Сколько себя помню – всегда на капремонте. Парадная арка, как и прежде, в полуобвалившемся состоянии, зияет кирпичными сколами. Сейчас я войду во двор-колодец, запрокину голову и буду смотреть на три окна бывших детской, спальни и кухни.
Вот черт. Поставили решетку с кодовым замком. Стало быть, надо ждать, пока кто-нибудь из соседей выйдет. Или пока кирпич упадет мне на голову. За долгие годы не успел упасть: я все шестнадцать лет пробегала под аркой, опасаясь, что именно сейчас он свалится. А сейчас стою и не боюсь, хотя шансы возрастают с каждой секундой. Но ощущение мне нравится: путешествовать в поисках себя с настроением «от судьбы не уйдешь» – все равно что сниматься в кино. Вот сейчас я позвоню в домофон своей прежней квартиры, представлюсь и войду. А там непременно Он. Прекрасный и одинокий, чуткий и веселый, умный и богатый. Да, мне надоели голые романтики. Очень хочется одетого. Хотя бы потому, что если менять статус «настоящей петербурженки в вечном поиске прекрасного принца» на семейную жизнь, то пусть она будет благополучной.
Однако у моего сценариста, кажется, более изощренная фантазия. Или же он дундук. Ну и «перо ему в жопу», как говорила моя когда-то истинно петербургская тетя, сбежавшая, кстати, в Москву по любви.
Это я к тому, что никого нет дома. И никто из соседей не выходит. Адреналин по поводу возможного падения кирпича тоже сошел на нет, так что, пожалуй, пойду поглазею на дедушкин балкончик, который выходит на Чкаловский проспект. Заодно загляну в гастроном на углу. Последнее, что осталось, если