Что же касается главного обвинения в слабости дисциплины в полках дивизии и личного пьянства Сапожкова, то можно ли было поддерживать жесткую дисциплину среди голодных, раздетых и разутых бойцов, да и кто из русских мужиков мог отказаться от стакана «первача», особенно если часть квартировалась в селе, где самогон был практически дармовой. К тому же ходили слухи, что в самом штабе Заволжского округа сам командующий Авксентьевский и его ближайшее окружение пьянствовали беспробудно.
Некоторое время спустя Авксентьевский был разжалован и смещен со всех должностей лично Сталиным за систематическое пьянство.
Павлу Васильевичу было понятно, что жестокость в подавлении восстания Сапожкова исходила лично от Председателя Реввоенсовета Троцкого, который всегда стремился казаться беспощадным к врагам революции. Отношение к Троцкому в Красной Армии было однозначным: его боялись и ненавидели: появление бронепоезда Председателя Реввоенсовета, на котором он мотался по фронтам Гражданской войны, означало только одно: снятие с должностей, трибунал или расстрел.
При освобождении Казани от бело чехов и белоказаков Троцкий лично руководил операцией и приказал расстрелять каждого десятого солдата 2-го Петроградского полка, самовольно бежавшего со своих боевых позиций.
Неумолимая логика (принявшая форму военной диктатуры), железная решительность и непреклонная воля, не останавливавшаяся ни перед какими соображениями гуманности, ненасытное честолюбие и безразмерная самоуверенность – такова была сущность натуры Троцкого. Недаром, даже Ленин как-то назвал своего ближайшего сподвижника «иудушкой», видно понял двуличность и продажность его натуры.
Троцкий, похоже, давно в душе считал, что только он может быть преемником Ленина, что это место логикой истории давно «забронировано» для него.
Не понимал Павел Васильевич, почему простые и понятные народу задачи, поставленные Советской властью, должны решаться таким образом. Почему в Советах, исполкомах, среди командования Красной Армии вместе с большевиками управляют открытые эсеры, скрытые кадеты, да и среди военспецов, добровольно перешедших на сторону Советской власти, часто проявляются монархические настроения.
Когда сомнения одолевали, Павел Васильевич шел к батальонному комиссару Чижу. Платон Арсеньевич Чиж был уже не молод (где-то за сорок) с совершенно седой головой и умными, вдумчивыми глазами. Казалось, он знал все на свете, мог ответить на любой вопрос. До войны он был учителем, преподавал в Самарской гимназии. Хоть и был комиссаром, длинных речей не любил, больше любил слушать. А потом