Из кресла лениво отозвались:
– Каждые две минуты пересчитываю. Диспетчерская дала добро. Вовремя ты. У тебя сорок… э… семь секунд.
– Место мне, живо! Я уложусь в это время.
Рыжий так же лениво вылез из амортизационного кресла. Дэк тут же рухнул в него. Другой космолетчик сунул меня на место штурмана и, пристегнув ремнями, направился к выходу. Рыжий последовал было за ним, но задержался:
– Да, чуть не забыл. С вас билетики, – сказал он добродушно.
– А, ч-черт!
Рывком ослабив ремень, Дэк полез в карман, достал пропуска, с которыми мы прошли на борт, и отдал ему.
– Спасибо, – ответил Рыжий, – до скорого! Давай – и чтоб сопла не остыли!
И с той же изящной ленцой он удалился. Слышно было, как хлопнула дверь шлюза, и у меня заложило уши. Дэк не попрощался – он был занят компьютером.
– Двадцать одна секунда, – буркнул он. – Обратного отсчета не будет. Расслабься и следи, чтобы руки были на подлокотниках. Старт – только цветочки.
Я почел за лучшее делать то, что говорят. Секунды тянулись, будто часы; напряжение становилось невыносимым. Я не выдержал:
– Дэк…
– Заткнись!
– Куда мы хоть летим?
– На Марс!
Я успел увидеть, как красная кнопка под его пальцем уходит в панель, – и отключился.
И чего, скажите на милость, смешного, когда человека тошнит? Эти чурбаны с железными потрохами всегда смеются – наверняка бы ржали, если бы их родная бабушка сломала обе ноги.
А меня, естественно, скрутило сразу же, как только Дэк отключил тягу и началась невесомость. Однако с космической болезнью я быстро справился, благо желудок был пустой, я с самого утра ничего не ел. Просто всю бесконечность этого кошмарного полета мне было плохо и муторно. Он занял час сорок три минуты, что для меня, крота по природе, равносильно тысяче лет чистилища.
Впрочем, надо отдать Дэку должное: он надо мной не смеялся. Будучи профессионалом, он воспринял мои мучения с безразличной вежливостью стюардессы – а не как эти безмозглые горлопаны; вы наверняка встречали таких среди пассажиров лунных шаттлов. Будь моя воля, эти смешливые здоровяки живо бы оказались за бортом еще на орбите и уж там-то вдоволь повеселились бы над собственными конвульсиями в вакууме.
Несмотря на все смятение в мыслях и тысячу вопросов, крутившихся у меня в голове, я сумел расшевелить в себе любопытство лишь к тому времени, когда мы почти вышли в точку рандеву с факельщиком на околоземной орбите. Думаю, если б жертве космической болезни сообщили, что ее расстреляют на рассвете, ответом было бы: «Да? Пере… дайте, пожалуйста, тот пакет!»
Но наконец я оправился настолько, что неодолимая воля к смерти сменилась хилым, еле дышащим, но все же желанием еще немного пожить. Дэк все это время возился с корабельным коммуникатором, явно направляя сигнал очень узким лучом: с контролем направления он нянчился, как стрелок – с винтовкой перед решающим выстрелом. Слышать его или читать по