Я стал садиться в массивное, с высоким, чуть загнутым вперед подголовником кресло. Я чувствовал пронзительный страх, для которого не было ни малейших причин. Я решил, что это просто волнение – первое настоящее свидание с Лидой, звездное небо, выходящий на орбиту «Патрокл», – и провалился в кресло.
81
Меня затягивала безграничная, сводящая с ума темнота. Нет ничего хуже сна, когда все, что ты видишь – это отсутствие света. Особенно, если понимаешь, что спишь.
«Патрокл».
Только это воспоминание позволяло мне бороться с темнотой.
«Патрокл».
Он быстро наливается светом и скользит по небосклону, как падающая звезда, которая неумолимо приближается к линии горизонта, низверженная в темноту. Но вот это стремительное падение застывает в холодном ночном небе и кажется, что звезды гаснут из-за его лучистого света.
Вынужденный странник.
Лишь раз в двенадцать лет возвращается он домой, к Земле. Говорили, что гравитационные возмущения, которые вызывает корабль таких размеров, могут привести к серьезным наводнениям и бурям, поэтому «Патрокл» всегда встает на дальнюю орбиту – на высоте в тысячи километров над Землей.
Он ярче, чем народившаяся луна.
Мы смотрим на вечного странника, не говоря ни слова, а тем временем на другой стороне планеты поднимается ужасающий ураган.
Но потом «Патрокл» исчез, сгинув в бездонной ночи, и надо мной вновь сомкнулась темнота.
Я попробовал приподняться на кровати, и на секунду мне почудилось, будто в кармане брюк лежит пластиковый куб – большой и угловатый, до треска растягивающий ломкую синтетическую ткань, – однако в кармане ничего не оказалось.
Свет все так же не горел.
Собственное тело стало незнакомым и чужим. Я готов был поверить, что, пока лежал без чувств, сознание мое перенесли в другого человека. Или что гнетущая темнота и пустые, как космическая бездна, сны окончательно лишили меня рассудка.
Я попытался сесть на кровати, однако из-за болезненной слабости едва пошевелил рукой.
Мне было страшно.
Я задыхался, огромный невидимый груз – налившийся невыносимой тяжестью воздух – давил мне грудь, не давая вздохнуть. У меня мелькнула мысль, что из комнаты откачивают воздух.
Голова закружилась, точно от удушья.
Я закрыл глаза, чувствуя обморочную легкость, как в невесомости, и поплыл в пустоте – навстречу забвению.
Прошло несколько секунд. Или часов.
Я снова мог дышать, хотя грудь по-прежнему болела. Я лежал с закрытыми глазами, но по судорожной пульсации где-то за опущенными веками я понимал – в комнате горит свет.
Было что-то еще.
Я слышал тихие осторожные шаги – как в больнице, где ходят в тканевых бахилах – и едва различимый