И тут звонит телефон, его звонок вторгается в мой мятежный завтрак. Домашний, обычно я на него не реагирую. Но что, если это Скотт? Или полиция? Я со стуком опускаю миску с хлопьями на стол и плетусь в прихожую. Взглянув на экран телефонного аппарата, вижу, что номер не определен, но все же беру трубку, приготовившись вернуть ее на рычаг при первых же звуках противной рекламной скороговорки.
– Алло? Это Тесса Маркхэм? – Голос женский. Нерешительный. С иностранным акцентом. Вроде бы испанским.
Я уже готова оборвать разговор. Что с того, что она знает мое имя?
– Да! – рявкаю я. – Да. Это Тесса.
– Простите, – говорит незнакомка. – Извините, зря я вам позвонила.
И я слышу гудки. Не я, а она повесила трубку.
На телемаркетинг не похоже. Эти никогда не извиняются, да и трубку тоже не вешают. Несмотря на то что ее номер обозначился на моем телефоне как скрытый, я все же набираю 1471 в надежде узнать, куда я могу ей позвонить – но, разумеется, без толку. Вот черт. А что, если это как-то связано с Гарри? Может быть, она еще позвонит. Зря я так на нее сорвалась. Надо было говорить помягче. Я не свожу с аппарата глаз, гипнотизируя его, чтобы он зазвонил снова, но телефон стоит на столике и упрямо молчит.
Возвращаюсь в гостиную к своему прерванному завтраку, взяв с собой трубку. Так, на всякий случай. Не проходит и минуты, как она снова звонит. На этот раз я произношу свое «да» почти ласково.
– Тесс? Почему ты не отвечаешь на сотовый?
Это Скотт. Я вспоминаю, что мобильник у меня выключен с вечера. Сердце колотится у меня в груди. Узнал, что я вчера говорила с его шалашовкой? Пересказала она ему наш короткий диалог?
– Привет, Скотт.
– Извини, что звоню так рано. Ты свободна сегодня вечером?
Еще бы. Да я каждый вечер свободна.
– М-м… ну да. По-моему, да.
– Отлично. Мы можем встретиться. Скажем, часиков в семь, в тапас-баре, у моей работы?
– Ладно. А зачем ты хочешь…
– Извини, я сейчас на работу опаздываю. Поболтаем потом, ладно?
– Конечно. До встречи.
Ну и ну, это что-то новенькое! Скотт ведь мне совсем не звонит в последнее время. А тут надо же, сам позвонил, да еще и поговорить хочет. О чем нам с ним говорить? О ней? Нет. Эта его шалашовка – явление временное, а то бы он мне давно уже все рассказал. Но надо же что-то сделать. В смысле, с собой. Привести себя в порядок. Выхожу в прихожую и свирепо гляжу на себя в зеркало. Н-да, ну и вид… В смысле, мне ведь всего тридцать шесть лет. Тридцать шесть, а не семьдесят, на которые я выгляжу в зеркале.
Раз уж мы