– Живо, еще одно ложе к верхнему столу, – скомандовал Семпроний безотлучному номенклатору.
Нерон, заслышав эту фразу, качнул головой.
– Ни к чему, друг мой. Просто умести нас там, где найдется место. К чему излишняя суета…
Веспасиан с женой уже загодя поднялись с подушек и отступили перед Агриппиной на шаг.
– Вы думаете, это уместно? – осведомилась императрица.
– Прошу, – коротко, с наклоном головы сказал Веспасиан. – Мы найдем себе другое место.
– Весьма любезно, – улыбнулась Агриппина и надменно посмотрела на его жену. – Вот он, истинный патриций.
– Каков уж есть, – с ноткой дерзости ответила Домиция.
Агриппина повернулась к ним спиной и грациозно возлегла на ложе.
– Иди сюда, Нерон, – похлопав по освободившимся подушкам, позвала она. – Пристраивайся возле своей матери.
Тот повиновался как примерный сын, вдумчиво оглядывая глазурованную выпечку на блюде. Паллас, сознавая свой второстепенный статус, отступил от ложа и упрятал руки под плащ. Агриппина оглядела примолкших гостей.
– Прошу вас, кушайте, не стесняйтесь! Семпроний, займи же, наконец, свое ложе… да, вот так-то лучше.
Постепенно гости снова заговорили – вначале приглушенно, а затем рокот голосов покруглел, взбодрился, и вот уже руки потянулись за свежими закусками, поданными на блюдах (на императорский стол встала посуда из серебра). Агриппина дождалась, когда все освоятся настолько, что перестанут смотреть на возвышение, и тогда они с Нероном пробрались туда, где сидел Британник. Их появление тот встретил с напускным спокойствием, хотя было видно, что дается оно непросто: у юноши заметно подрагивали руки. Агриппина подалась к пасынку насурьмленной щекой:
– Поцелуй же меня, милый.
Перебарывая робость и неприязнь, Британник лобызнул мачехину щеку и тут же отстранился.
– Ну вот мы и вместе, – сведя щитком ладони, промолвила Агриппина. – Одна счастливая семья…
Глава 3
Когда Семпроний распорядился унести блюда с остатками закусок, перед второй переменой блюд за императорским столом затеялась беседа. В основном она представляла собой монолог императора. Нерон многословно рассуждал о достоинствах греческой культуры, а также о необходимости приобщать римский народ к искусствам, поэзии и музыке. Это была одна из его излюбленных тем, которые сенатор уже множество раз, попадая в круг императорской семьи, бывал вынужден выслушивать; настолько часто и помногу, что выспренность Нерона, признаться, набила изрядную оскомину.
Сейчас император, стряхнув с подбородка крошки, пространно излагал:
– Разумеется, нельзя сказать, что плебсу доступно искусство утонченное, изысканное. Отнюдь. Быть может, он и оценит какую-нибудь похабную сценку, разыгранную мимами, или