Гордей взял верёвку и поднёс к носу. Сделал медленный, глубокий вдох.
А потом словно сложился пополам. Ярый напряг мышцы, вглядываясь в темноту, но тут же понял, что это не нападение. Просто Вожак слегка потерял контроль. Теперь он сидел на земле, уронив голову и качаясь, как пьяный.
– Рысь… – слышался еле различимый шёпот. – Это рысь.
– Ну, хоть точно узнали. – Ярый расслабился, сунул кинжалы обратно в ножны. – Пошли, что ли? Чего на голой земле сидеть.
Гордей молча поднялся, размял плечи и вздохнул. Всеволод развернулся и пошёл по дороге первым.
– Всеволод. Какая она? – спросил Гордей чуть погодя. Вокруг было уже темно, даже волчий взгляд видел не так ясно, как днём. Однако жажду в глазах друга Всеволод прекрасно разглядел. Пожал плечами.
– Рысь как рысь. Я ничего… такого не увидел, сам понимаешь. Маленькая, худенькая, злющая. В мужских штанах и рубахе, им дед Ших одолжил, своей одежды потому что у них не было. Так что вряд ли сильно балованная. Волосы в косу заплетены, как у всех деревенских. Шипит, как кошка дикая.
– Хороший знак, – похабным тоном сообщил Ярый, но его никто не услышал.
– В общем, обычная, – повторил Всеволод. – Я больше вторую запомнил. Столько света в глазах. Жаль только… маленькая ещё.
Оборотня ловили три дня – и ничего. Глаша ходила злющая, постояльцы то и дело убывали, а новых нет как нет! Фадей так вообще из комнат не высовывался, притворялся, что ногу подвернул и шагу ступить не может, потому и на охоте пользы от него не будет. А когда всё-таки вышел на кухню, так старательно хромал, что сразу стало понятно – никакого актёрского мастерства! Я бы и то лучше притворилась.
Тем днём как раз нужно было половики из гостевых комнат выбивать. Все этим и занимались – в комнате или коридоре скатываешь половик с пола в рулет и тащишь на двор, где с чьей-нибудь помощью затаскиваешь на деревянный брус, а потом обливаешь его мыльной водой и бьёшь колотушкой.
Ох и муторное это занятие, как оказалось! Я, Малинка, Глаша, помощница с кухни и дворовой мальчишка Прутька почти сразу стали выглядеть словно нечисть. Взмокшие, в пыли, у Малинки прямо посреди лба грязный след от пальцев, которыми она пот вытирала, а мальчишка так вообще, словно кот пятнистый, и грязных пятен куда больше чистых.
Когда мы стащили третий большой половик из коридора, Глаша бросила колотушку на землю и завопила:
– Ожега, а ну иди и скажи этому бирюку, что, если он не станет нам помогать сей же час, я его из дома выгоню! Так и скажи. Ишь, болеет он, а я тут вкалываю, семь потов сходит! Иди!
Схожу, что мне, сложно? Как раз воды выпью, от духоты голова кругом.
Фадей сидел в магазине, в тени, потягивал прохладный квас из большой кружки, рядом стояло блюдце с солёными сухариками. Рубашка на нём тонкая, на груди распахнутая, чтобы не сопреть. Да, Глаша бы его сейчас точно