– И зачем вам понадобилось лететь в Омо? В этой дыре малярия, комары и скука.
– Среди местных племен эпидемия лихорадки.
– Вы собираетесь лечить туземцев?
Я кивнул.
Майкл Грим презрительно выпятил нижнюю губу. Человек родом из Сибири, который лечит туземцев, недостоин внимания, даже если за ним сам президент присылает самолет. Хорошо, что я не сказал ему, что я эпидемиолог.
Порой мне кажется, что моя профессия куда более понятна воину из народности карамоджо, чем такому вот относительно цивилизованному человеку. Для карамоджо я – человек, изгоняющий злых духов. Это метафора, но смысл довольно точный. Спросите Майкла Грима, что такое вирус, и он начнет мямлить несусветную чушь.
Обычно, когда я называю свою профессию, собеседник поглядывает на меня с подозрением – не разыгрываю ли его? От слова «эпидемиолог» веет минувшими столетиями и дымом костров, на которых сжигали трупы погибших от чумы. А что делаю я в наше благополучное время? И несколько успокаивается, когда объясняю, что работаю в Африке.
Пишут об эпидемиологах редко. В газетах дают интервью кто угодно: футболисты, доярки, ортопеды, хореографы, сыщики, эстрадные дивы, звезды цирка – несть числа. Но эпидемиологов среди них нет. По-видимому, редакторы считают, что публиковать материалы о моих коллегах столь же неэтично, как и рассказы из жизни директоров кладбищ. А жаль. Наивный технократ, воспитанный на чтении научной фантастики, полагает, что сенсации возможны лишь в ядерной физике, кибернетике, на худой конец – в органической химии. И ему невдомек, что открытия в биологии – те, что уже сделаны, но особенно те, на пороге которых мы стоим, – явления почти иррационального порядка, от которых отдает чертовщиной.
Многие ли, например, знают об ариновирусах, открытых в конце шестидесятых годов? О лихорадке эбола, смертность от которой превышает семьдесят процентов? В Судане, в одном из госпиталей из семидесяти шести врачей, сестер и санитаров, заразившихся от больных, от этой лихорадки погибло сорок человек. И это не середина девятнадцатого столетия, а семидесятые годы нынешнего!
А что происходит в современной иммунологии или генной инженерии? Помню, как лет двадцать назад меня потрясло зрелище: микроб, разрезанный, как колбаса. А сейчас святая святых – гены режут на кубики, переставляют их как заблагорассудится, не зная точно, что может получиться из этого, и не родится ли таким образом вирус, который уничтожит все живое?
Вспугнутые гулом мотора, нелепыми скачками удирали жирафы. Какой-то полоумный буйвол погнался за тенью самолета. У небольшого озерца замерло стадо слонов.
Над самолетом пронесся здоровенный гриф. Из-за этой несимпатичной птички погиб молодой Гржимек, один из наиболее ярких исследователей современной Африки. Гриф врезался в его самолет, словно ракета.
Конечно, если откажет двигатель, самолет спланирует, и его вполне можно посадить на площадке величиной с картофельное поле, но от этого не становится легче. Буйволам, слонам и львам вряд ли понравится наше появление.
5
На подлете