Командиры помечали на картах схему минных полей, которые предстояло заложить ночью. Для колесного движения оставался открытым лишь большак с мостом у села Новлянского; другие подходы к рубежу минировались.
На столе у лампы лежал большой лист шероховатой ватманской бумаги, на нем цветными карандашами была нанесена схема нашей обороны. Схему вычертил начальник штаба Рахимов. Он отлично рисовал и чертил.
Я сберег этот лист. Хотите взглянуть?.. Красиво? Не только красиво, но и точно.
Эта вьющаяся голубоватая лента – река Руза. Ломаная полоса по берегу – эскарп. Темно-зеленым очерчены леса. Черные точки на той стороне – минные поля. Некрутые красные дуги с обращенной на запад щетиной – наша оборона. Разными значками – видите, они тоже все красные – помечены окопы стрелков, пулеметные гнезда, противотанковые и полевые орудия, приданные батальону.
Линия, отмеренная нам, была, как известно, очень длинной: семь километров – батальону. Мы растянулись, как потом говорил Панфилов, «в ниточку». Даже в тот день, тринадцатого октября, я все еще не допускал мысли, что в районе Волоколамского шоссе лишь эта ниточка окажется на пути у немцев, когда они, стремясь к Москве, выйдут на «дальние подступы», к нашему рубежу.
Но…
Командиры рот сидели у лампы, помечая у себя на топографических картах минные поля.
Шел шутливый разговор – о тринадцатом числе.
– Для меня оно счастливое, – говорил лейтенант Заев, командир пулеметной роты, – я родился тринадцатого и женился тринадцатого. Что начну тринадцатого – все удается, что пожелаю – все исполнится.
У него была особая манера говорить. Он бурчал себе под нос, и не всегда было ясно, шутит он или серьезен.
– Что ж, например, вы сегодня пожелали? – спросил кто-то.
Все с интересом взглянули на худое, крупной кости, расширяющееся книзу лицо Заева. За ним знали способность «отчубучивать».
– Фляжку коньяку! – буркнул он и захохотал.
Вошел начальник штаба Рахимов. Он всегда двигался быстро и бесшумно, словно не в сапогах, а в чувяках.
– Товарищ комбат, ваше приказание выполнено, – сказал он обычным, спокойным тоном.
Я послал его с конным взводом в дальнюю разведку выяснить, далеко ли от нас идут бои. В штабе полка об этом не знали ничего определенного.
И вот Рахимов вернулся неожиданно быстро.
– Выяснили?
– Да, товарищ комбат.
– Докладывайте.
– Разрешите письменно? – спросил он, протягивая сложенный листок.
На бумаге были три слова: «Перед нами немцы».
Меня охватил холодок. Неужели вот он, наш час?
Умен, очень умен Рахимов! Узнав от часового, что я в блиндаже не один, он, перед тем как войти, доверил эти три слова бумаге, чтобы не произносить их вслух, чтобы ни видом, ни тоном не внести сюда страха.
Я поймал себя на том,