– Что же вы делаете, Алексей Иваныч!
На что безумный технолог ответствовал:
– Завтра будет похолодание.
На следующий день, в самом деле, испортилась погода, но вряд ли это сильно интересовало бедного дегустатора – он уже находился в психушке.
После больницы Любе выдали мужа во вполне адекватном состоянии. Он понимал и необходимость лечения, и неизбежность ухода с фабрики, согласился на первую подвернувшуюся работу и начал трудиться охранником в супермаркете… Все шло тихо-мирно – кроме ощущения, что ей приходится существовать рядом с каким-то совершенно незнакомым человеком. Чутье к вкусам и запахам он потерял полностью, а вместе с этим, похоже, и вкус к самой жизни. Он существовал… Любе никак не удавалось подобрать правильное определение. Автоматически? Машинально? Бездушно? Бесчувственно? Полусонно? Все это было не то. Она понимала, что разобраться в психологических хитросплетениях не способна, а муж и раньше не был склонен к откровенным излияниям, теперь же и вовсе закрылся. Вопреки советам врачей она пыталась как-то вернуть утраченное, но все её наивные ухищрения были бесполезны – ни новые духи, ни перченый суп, ни курица с жутким количеством чеснока не вызвали никакой реакции.
Впрочем, вскоре её мысли оказались заняты совсем другими проблемами. Люба забеременела. Муж воспринял известие вполне положительно, то есть вяло кивнул и сказал: ну ладно, буду больше работать, надо деньги зарабатывать…
К моменту рождения дочки Люба свыклась с положением вещей, даже предательская мысль мелькала – может, и к лучшему все это… Горластая девочка полностью завладела её временем и душой.
Однажды вечером она на кухне, как положено, сцеживала молоко, услышала хныканье дочери и метнулась в спальню. А когда вернулась, увидела мужа и прислонилась к притолоке – ноги не держали. Лёша стоял с круглыми, вытаращенными глазами, с молочными усами над верхней губой, в руке он держал кружку. Видимо, Любино грудное молоко он принял за налитый женой вечерний кефир… Она застыла с чётким ощущением – что-то страшное произойдёт. Чего она ждала – истерики, гримасы отвращения, вспышки психоза? А муж все молчал. Потом его губы странно задёргались, словно вспоминая какие-то давно забытые движения, и широкая, совершенно детская улыбка осветила его лицо. Он прерывисто вздохнул и сказал, забавно растягивая слова:
– Как вку-у-сно…
Поворот
То, что дела мои плохи, становилось ясно по многим приметам. Медсестра Зина, особа тиранического склада, шумная и беспардонная, в последние дни явно умерила свой пыл – причём