В ее доме я встретила еще одну лесбийскую пару – двух коротко стриженных мужеподобных американок, кажется, их звали Арлин и Шарлин. В первый же парижский вечер ты позвонил Карле на домашний номер, и я, захлебываясь, рассказывала тебе, что тут – такое! И всё повторяла:
– Лесбиянки!
Вдруг до меня дошло, что слово “лесбиянки” на всех языках звучит одинаково и что они, эти лесбиянки, меня прекрасно слышат и понимают. А ты строго наказал:
– Береги свою девичью честь, Иванчик.
И добавил довлатовское:
– Надька, взбл…нешь – убью!
Мать Карлы, статная богатая итальянка, водила нас в японский ресторан, где я впервые в жизни попробовала суши. Меня тогда чуть не стошнило, доесть их я не смогла. Второй раз мы попробовали суши вместе с тобой и Брашинским в Нью-Йорке – с тем же рвотным эффектом. А сейчас я дрожу от любой сырой рыбы и в промышленных количествах ем всевозможные карпаччо и тартары.
Недавно я наткнулась на статью про Карлу и Мари-Лор в L’Humanité. Оказывается, у них три девочки – Жюльетта, Луана и Зелина. Мари-Лор их выносила и родила, Карла удочерила. Они стали чуть ли не первой французской гей-парой, которая это проделала легально. До сих пор живут вместе, в том же двадцатом округе, борются за права геев. Стоит их найти? Наверное, это совсем не трудно. Я, кажется, даже помню, где именно расположен их чудесный дом на тихой зеленой улице. Помню метро с прелестным названием – Mairie des Lilas. Вдруг у Карлы (ты называл ее Карлуша) чудом сохранились негативы двадцатилетней давности? Она столько снимала нас вместе – а у меня так мало наших общих фотографий. Знает ли она, что тебя больше нет?
19
Почему нам так понравилась “Черная роза – эмблема печали…”? Мы посмотрели ее летом 1990 года в кинотеатре “Колизей” на Невском. Сейчас этот фильм едва ли не официально считают неудачей. А тогда мы много смеялись и с удовольствием повторяли словечки и фразочки оттуда. Ты восхищался Збруевым и его брутальной репликой “Только не надо мне вертеть вола!”. С тех пор мы вертели этого вола на все лады.
– Не надо мне вертеть вола! – то и дело кричали мы друг другу. Вол жил с нами до моего бегства в Москву. Ты написал трогательную картину “Верчение вола”, я повесила ее у себя в комнате и улыбалась всякий раз, когда на нее смотрела. Забавный человечек вертел на веревке какого-то шагаловского вола. Я в ответ слепила его фигурку из глины, а вместо веревки использовала проволоку. Мне всегда нравилось лепить и у меня получалось; иногда думаю, что могла бы стать скульптором (ты сейчас обязательно вспомнил бы Изабель Аджани в роли одержимой Камиллы Клодель). Эта маленькая скульптурка тебе ужасно нравилась, ты считал ее нашим талисманом. Когда я уходила от тебя, то почему-то взяла ее с собой в Москву. Почти ничего больше не взяла, даже одежду оставила.
Талисман скоро вернулся в Питер, к тебе на могилу. Приехала я одна, с грудью, переполненной молоком, –