Я прошёл между навечно замершими у этого леса танками и, немного посмотрев по сторонам, начал наконец понимать, что именно здесь произошло.
Судя по всему, с момента, когда с этими танками случалась некая «неприятность», действительно прошло ну никак не меньше двух-трёх лет. Хотя это до меня, кажется, дошло ещё в лесу. Ямы, а если точнее – старые воронки, располагались вокруг них вполне осмысленно.
Фронтальных сквозных пробоин в корпусах и башнях танков я не рассмотрел, зато были заметны солидные дыры и проломы в крышах бронекорпусов и башен, а также изуродованные опять-таки чем-то тяжёлым, прилетевшим сверху надгусеничные полки и ходовая часть. При этом несколько корпусов были заметно обгоревшими или даже частично разбитыми по швам, с отрывом от машин кормовых листов и искорёженных башен, которые валялись далеко в стороне.
А раз так, напрашивался законный вывод – некое механизированное подразделение НАТО было застигнуто на опушке этого леса либо огнём вражеской (то есть нашей) тяжёлой артиллерии, либо ударом авиации. И то и другое оказалось достаточно убойным для того, чтобы смерть пригвоздила эти танки к опушке леса навечно. Да кто бы сомневался – гаубичные снаряды калибра от 122-мм и выше или авиабомбы калибром свыше полусотни кило – вещь вполне смертельная для любой бронетехники, пусть без прямого попадания. А при попадании летящая со сверхзвуковой скоростью болванка, весящая минимум полсотни кило, искорёжит танк и убьёт экипаж, даже если не взорвётся…
При этом уничтоженное в этом месте подразделение было явно сводным. На большинстве «Паттонов» и М41 сохранились белые звёзды и американская маркировка, но среди них было и несколько М47 и «Бульдогов» с чёрно-белыми тевтонскими крестами на броне. «Центурионы» были, разумеется, английскими, на корме одного такого танка просматривался маленький, местами уже облетевший «Юнион Джек» и гербовый щиток какого-то уланского либо драгунского полка.
При этом безжалостное время уже брало своё – здесь давно не пахло горелым, обугленный металл потемнел, сохранившаяся краска начала пузыриться и облезать от влаги и холода, обнажая тронутую ржавчиной поверхность.
Кроме прочего я различил на каждом подбитом или разбитом здесь танке нарисованный от руки потускневшей белой масляной краской четырёхзначный номер, вроде тех, что писали на немецкой техники «трофейщики» Красной Армии в 1944–1945 годах. При этом все увиденные мной на этих танках номера начинались на «4», например «4198», «4177» и так далее.
Ну да, социализм – это учёт, и без разницы, касается ли это количества тонн клевера, засыпанных в инкубаторы от каждой курицы-несушки после обмолота зяби, или же военных трофеев.
Но самое главное – нельзя было не заметить, что на этом танковом кладбище кто-то