Он глянул в сторону дверей, будто боялся, что Влада может в любой момент вернуться.
– Само собой, рассказывать о том, что вы сейчас назвали странными фантазиями, вы не намерены? – усмехнулся, уже точно зная ответ.
– Естественно! И поверьте, у вас нет и никогда не будет полномочий заставить меня сделать это. Поэтому прошу, по-хорошему пока – уходите отсюда и не возвращайтесь. То, что вы мне тут показали, натуральный садизм, и вам стоило скорее уж в какой-нибудь тематический клуб наведаться, сейчас они расплодились, или там в местную психушку, да к черту за пазуху! Куда угодно, а не ко мне в галерею!
– Ладно. – Я уже внутренне смирился с тем, что здесь ничего не узнаю. – Возможно, я и воспользуюсь вашим советом, господин Гомон. Но сами рисунки вам ничего не напоминают? Не знаю, как это называется… типа, стиль, почерк или как там у вас художников…
– У нас, художников, для такого, что вы показали, нет названия! – снова почти сорвался на визг он. – И рассматривать тщательней я отказываюсь, и вы меня не заставите. Всего хорошего, капитан Чудинов!
Гомон вылетел из зала, проорав по дороге: «Лидочка, проводи его!»
Когда я вернулся в машину, Влада сидела, задумчиво глядя перед собой, и на меня едва посмотрела.
– Зря потратили время? – тихо спросила она, когда я уселся.
– Ну почему же зря? Теперь у нас есть еще один желающий настрочить кляузу, так что день прошел не впустую. – Черт, даже сам не заметил, что, говоря это, вроде как объединяю Владу и себя в некую единую команду.
– Он просто отвратительный человек, – горько вздохнув, сказала она.
– Что, тоже кого-то убил или собирается? – я даже не язвил, просто спросил.
– Не физически, – помолчав, ответила женщина, одарив меня немного недоверчивым взглядом. – Он ненавидит их за то, что они красивые.
– Кого? – не понял я.
– Этих мальчиков и девочек. Своих моделей и натурщиков. Он ненавидит их за то, чего никогда не было у него – за внешнее совершенство. И поэтому отчаянно старается развратить, утопить в грязи их души, пока они молоды и доверчивы. Выворачивает их наизнанку, коверкает, уродует, выжигает, делая так, чтобы ничего кроме этой внешней оболочки у них и не оставалось. А когда и она начинает стареть, и совершенство разрушается, с упоением выбрасывает, чувствуя себя при этом хоть сколько-то лучше.
– К сожалению, за это его не посадишь. – И это правда. Я действительно сожалею, что не в моих силах прикрыть этот конкретный гадюшник, как и многие другие. – Эти девочки и мальчики сами к нему