Однажды я, это было еще в начальной, разрыдался прямо в рекреации. Чтобы никто не заметил – уткнувшись в окно.
Две девочки постарше обратили внимание:
─ Что случилось? Как тебе помочь?
Из-за рыданий я не мог сказать ни слова. В руках у меня была тетрадь. Девчонки поняли: расстроен из-за плохой отметки. Когда они заглянули в мою тетрадку, опешили: за контрольную работу я, оказывается, получил пять с минусом! Эти девочки наверняка приносили домой не только четверки, но и тройки. И, скорее всего, их не ругали, не наказывали. Может быть, им в таких случаях даже сочувствовали:
─ Не расстраивайся, Олюшка, за следующий диктант непременно четверку получишь! – говорила, возможно, бабушка, подкладывая варенье…
Выразившие мне сочувствие школьницы-подружки, конечно, и представить не могли ужас стоящего перед ними ученика второго класса.
Для полноты картины замечу, что в это самое время, на той же перемене, Фуфелкин и Попляков, скорее всего, отыскали в туалете свои бычки и, не испытывая никаких нервных потрясений ни по поводу двоек за ту же самую контрольную, ни поводу курения, затягивались вонючей «примой» и весело о чем-то болтали.
Стоит ли сомневаться в том, что мальчик, получавший пятерки, носивший очки, в панамке выходивший из дома летом, в застегнутом пальто – зимой, балансировал на краю пропасти?
Твердого троечника и очкарика Вальку Кактусова, прочитавшего в библиотеках Драчен всю научную фантастику, но повисающего на перекладине, как мешок с говном (так изысканно выразилась физкультурница), считали опасным психом. Над ним сильно не издевались только потому, что Кактусов был крупным и болтливым. Валька вяло реагировал на пинки исподтишка, зато за словом в карман не лез и мог сильно заехать обидчику своим, размером с хороший чемодан, кейсом.
Отличники-маргиналы и представители промежуточных форм жизни – хорошисты и твердые троечники – более или менее сознательно стремились мимикрировать.
Помню, кажется, это был школьный пионерский лагерь, девочка с закрывающим почти весь затылок большим бантом, сказала мне про неказистого толстого мальчишку:
─ Бей его! За него все равно никто не заступится.
Сын главного инженера и главы гороно, конечно, не хотел драться, нападать. Что-то похожее на чувство справедливости шевельнулось в нем. Как же так? Надо пристыдить эту негодную девчонку! Надо защитить мальчишку.
Сволочь Лошадников сделал все наоборот. Ударил, подражая драченскому хулиганью, от которого и самому доставалось.
Мать, когда я однажды, лет в тридцать, рассказал о процветавшей в нашей школьной среде жестокости, удивилась:
─ А что ж ты тогда молчал?! Почему не рассказывал?
Почему? Мама строго-настрого запретила драться! «Пинаться» же с Рюрей, Фуфой, Ватрухой все равно приходилось. Это