попытку прорыва к дымящейся электропечи. Но в последний момент они одновременно сообразили, что швабры мокрые, электропечь пробивает током, а выключатель регулярно заедает, и, остерегшись, отступили. Новых добровольцев вырубить печь не нашлось. Булькающая хлябь наползала. Глаза щипало гарью горящего в печи фокаччо, усиленной зловонностью наступавшей в зал массы. Вслед за швабрами, отгонявшими напирающую понизу жижу, были мобилизованы также вентиляторы и полотенца, гнавшие зловоние поверху обратно в кухню. Командование взял в свои руки вновь прибывший Шломо, с его слов – бывший офицер ВМФ Армии Обороны Израиля. Макаркин был послан в обход: через черный вход пробраться в кухню, по разделочным столам добраться до печи и древком швабры вырубить дымящуюся печь. Марти получил задание совершить диверсию в глубоком тылу противника: захватить на складе пакет каустической соды, засыпать в засорившийся унитаз в служебном туалете и немедленно залить крутым кипятком. Остальной личный состав должен был держать фронт мойка-подсобка на направлении «КУХНЯ-ЗАЛ» до последнего, как Шломо с друзьями «В СУДНЫЙ ДЕНЬ НА ГОЛАНАХ». «ДА ХОТЬ ПЕЙТЕ ЕЁ» – указал он на жижу, «НО НИ КАПЛИ В ЗАЛ». В тот момент, когда Сергей, сидя на рыбном столе из последних сил практически вслепую дотянулся-таки до выключателя, в служебном туалете раздался глухой взрыв. Судя по тому, как жидкая масса с чавканьем ушла в свое отверстие, Марти тоже совершил свой подвиг.
Вероятно, филиппинский министр с сопровождающими его израильскими коллегами успели почувствовать или заметить какой-то диссонанс в обычно слаженной работе персонала, так как, уходя, тот поблагодарил Шломо, добавив однако, что камин, похоже, коптит и его надо бы почистить.
После смены, когда Макаркин ехал домой на велосипеде и размышлял, сможет ли он когда-нибудь еще питаться в общепите, невдалеке, в районе Кфар-Шмарьягу, послышались отдельные выстрелы. На перекрестке у банка «Леуми» из ночной тьмы наперерез Макаркину выскочил человек в форме полковника израильской армии. В руках у него был пистолет. Макаркину показалось странным, что у полковника было абсолютно восточно-азиатское лицо, а сам он кричал высоким голосом «Банзай» и другие троцкистские лозунги по-английски и испански. На перекрестке азиат два раза выстрелил в воздух. Воздух, так необходимый велосипедисту на подъеме, оказался напрочь испорченным стойким блендом из запахов пороха и бренди «777». Вослед азиатскому полковнику пробежала дюжина израильских полицейских, также изредка стрелявших в воздух, будто подбадривая себя. «Семидесятые возвращаются, – подумал Макаркин – Японская Красная Армия высадилась в Герцлии. В клёшах, с хайром, бакенбардами и усами „бунтарь-семидесятник“». Прежде оживленное шоссе опустело. Вдалеке завыли сирены. Макаркин нажал на педали, чтоб не попасть под какую-нибудь облаву.
В утреннем выпуске русскоязычной газеты «Вести Ха-шарона»
