Влюбленность – это не порок,
А состоянье организма,
И мне понять бы между строк
Любви и счастья механизмы
Галина Брусницына
Москва
Любимый улетает
Благословляю твое небо
Во всё своё земное нёбо!
Ах, только докричаться мне бы
Сквозь гнет тревожного озноба,
Сквозь тучи, взбитые циклоном,
И рёв, пространство рвущий клином,
Чтобы с ладоней небосклона
Сошел ты наземь невредимым!
Нередица
Над тобою Южный крест,
Надо мной Медведица…
Для тебя спасенье – Вест,
Для меня – Нередица[1]…
Ты прекрасна и умна,
Ну а я – нелепица…
Отчего душа одна
Сквозняками треплется?
Оттого, что ей одной
Вековать не хочется —
Стал бы досточтимый Ной
С парами морочиться?…
Спотыкаясь и греша,
И верша движение,
Наша вечная душа
Ищет отражения…
Снова сон к тебе ведет
По воде, как посуху —
И не нужен самолет,
И не нужно посоха…
Ночью за окном окрест
Надо мной Медведица…
Ты несешь свой Южный крест,
А со мной – Нередица.
Москва распятая
Москву, распятую на пяльцах
Садового кольца,
Веков исколотые пальцы
Терзают без конца.
И на свою работу глядя,
Не думают о том,
Что вышивают реже гладью,
А чаще всё крестом.
Кресты могил и храмов стольных,
Лихих и светлых вех
Выводит нить непроизвольно,
Совсем не по канве.
С лица у вышитой столицы
Приглажены стежки,
И плотно к нити нить ложится,
С изнанки – узелки…
И столько сломано иголок
Напёрстками эпох,
Что каждый крохотный осколок
В стон превращает вздох.
На выбеленный лён столица —
Меж строчек и петель —
Ложится грустно, как девица
В постылую постель.
Беда, когда чужие пальцы
Касаются лица,
Не соскользнуть с железных пяльцев
Садового кольца,
Когда чужие руки гладят
Родимые черты,
И, отражаясь в синей глади,
Качаются кресты…
Время светлячков
Когда, наконец, просыпается небо,
Глаза распахнув после долгого сна,
Срывая простынки последнего снега,
Весь мир будоражит и будит весна,
Когда по белесым лесам изумленно
Моргают спросонок ресницы берез,
На Землю спускается время влюбленных —
Волшебное время особенных грез.
Волшебное время особого света,
Как пар от земли, как гурьба пузырьков,
Как искры – взвивается