Философский период
«Академические» философские взгляды Эволы восходят к немецкому идеализму, а через него к Платону. Они противостоят воззрениям итальянских придворных философов того времени, Джованни Джентиле и Бенедетто Кроче, хотя и происходят из одного и того же источника. Несмотря на это, последние ценили идеи Эволы и даже печатали его в своем главном журнале «Laterza». Сильную волюнтаристскую черту Эволы, решительно отделяющую его от Кроче и Джентиле, можно вывести, с одной стороны, из Ницше, с другой – из французского персонализма, работы основных сторонников которого (Секретан, Лашелье, Амлин и Ланьо) он внимательно изучал. У Ланьо Эвола позаимствовал эпиграф для книги «Очерки о магическом идеализме», которая несет отпечаток образа его мыслей 1923-1925 гг. и содержит ядро всех позднейших взглядов. Эпиграф – свидетельство того, что чисто теоретическая философия барона не удовлетворяет. Эволу, как в ранней художественной, так и в поздней политической деятельности, интересует «разрыв уровней» в «совершенно ином» измерении. Эпиграф такой: «Философия – это ход мыслей, который, в конце концов, замечает несоответствие самому себе и осознает идущую изнутри потребность в абсолютном действии».
С экзотерической точки зрения это сопоставимо с солипсизмом Штирнера, и Эвола не отрицает, что сильно проникся анархизмом немецкого мыслителя, однако желает преодолеть его, обращаясь к «совершенно иному» измерению, то есть к трансцендентному. Неукротимая свобода и воля к господству в качестве сути личности являются для Эволы ключевыми понятиями: он пытается прийти от «трансцендентного» Я (в том смысле, в каком его трактует идеалистическая философия) к подлинной сверхличности – отсутствию личности. Для него Я – это «центр универсальной ответственности» (книга «Теория абсолютного индивидуума»).[101] Для этого Я он желает полной реализации, то есть свободы и в то же время власти, реализации, простирающейся не только на тело, душу и дух, но и на весь космос. Он хочет преодолеть всякую абстрактную спекуляцию и полностью актуализировать знание в самом себе. Здесь становится очевидной непреодолимая тяга к трансцендированию и, следовательно, спасению себя. Отождествление Deus = Homo и Homo = Deus (Бог есть человек, и человек есть Бог) должно стать, по убеждению Эволы, реальностью. Так, философский период неизбежно следует за магическим (см. книгу «Введение в магию»).
Эвола, как и когда-то Декарт, задается одним из основных вопросов философии: где та совершенно неподвижная точка опоры, на которой я мог бы возвести строение своей жизни и мысли? По крайней мере, в то время ответом для Эволы могло быть только Я, естественно, не