Старушка похихикала. Ольга дивилась такой глупости. Как можно было выйти замуж за человека, которого она знала меньше часа, а потом всю жизнь его ждать? Логика из другого измерения, так не бывает.
– Последний раз на вокзале, когда он уезжал, написал стихи мне. Сейчас.
Она открыла внутреннюю дверцу секретера, достав оттуда старую картонную папку с серыми бумажками. Покопавшись, она добыла обрывочек с мелкими чернильными строчками.
– Вот, послушай:
Голубка моя, Галочка,
Вернусь к тебе, ты верь,
Ты жди меня, любимая,
Держи открытой дверь…
И будет сердце помнить,
Пока стучит, живое,
Твой силуэт на площади
И платье голубое…
Но внимание Ольги было приковано вовсе не к трогательному стихотворению, оставленному больше полувека назад семнадцатилетней девушке. В поле ее зрения попадала внушительная пачка пятитысячных купюр, спрятанная на этой самой внутренней полочке секретера. Бабка молча сидела за столом, вглядываясь в убористый почерк, ее затягивали воспоминания о тех мгновениях. Действовать надо было сейчас. Трясущимися руками Ольга подняла чашку с недопитым чаем и поставила ее на край блюдца. Чашка перевернулась, как и предполагалось. Старушка дернулась и кинулась спасать свои записи, но клочок со стихотворением все же выскользнул из рук и упал точно в лужу с чаем.
– Ничего, ничего, бывает, – встревоженно проговорила она, отряхивая расплывшиеся строчки. – Схожу за тряпкой.
Поспешив на кухню, она оставила извиняющуюся Ольгу в комнате, напротив открытого секретера. Старушка почти сразу вернулась с полотенцами и вытерла разлитый чай, а затем принялась разглаживать промокший квиточек со стихотворением.
– Мне так жаль… – извинялась Ольга, – я, наверное, пойду?
– Да ничего, все хорошо. Не торопись, посиди еще.
– Да я пойду, меня друзья ждут.
Она проследовала в коридор и быстро влезла в кеды, толком даже не завязав.
– Подожди, возьми мои записи.
Старушка метнулась к столу и вдогонку с тетрадными листочками сунула Ольге еще две зефирины.
Не видя ничего и никого, она спустилась по лестнице, и выбежала из парадной спотыкаясь о свои эмоции и зашкаливающий адреналин.
Артур долго смотрел на выпавшую ему карту. Это не вписывалось в его восприятие. То, что видели глаза, в корне расходилось с тем, что высчитал его ум.
– Это ошибка, – пролепетал фон Эссен и сам услышал, насколько жалко это прозвучало.
– В каком смысле? – улыбнулся Белогорский.
– В смысле вы сжульничали…
– Ну, Артур, не позорьтесь же, –