– И как же нам теперь действовать?
– Щипцы? – неуверенно предположил Уилл. Это был скорее вопрос, чем констатация.
Одного только упоминания о страшном инструменте было достаточно, чтобы миссис Фрейзер громко застонала, а девушка, прилежно вытиравшая ей лоб, прекратила это занятие и начала рыдать.
– Не бойтесь, – сказал ей доктор все тем же спокойным тоном. – Потерпите нас еще немного, и малыш вскоре появится на свет целым и невредимым.
Вслед за этим Симпсон повернулся к Рейвену и, понизив голос так, чтобы их не было слышно за стонами и криками, добавил:
– Головка до сих пор не вошла в таз, так что она слишком высоко, даже для самых длинных щипцов. Думаю, в этом случае предпочтительнее будет поворот.
Доктор взял свой чемоданчик и, порывшись, выудил оттуда клочок бумаги и огрызок карандаша. Затем, положив бумагу на закапанный воском стол, изобразил конус и ткнул в него пальцем, будто это все объясняло. Уилл по-прежнему ничего не понимал, и, видимо, это отразилось у него на лице, потому что доктор пустился в объяснения, попутно дополняя рисунок стрелками.
– Ребенок как единое целое имеет конусообразную форму, сужаясь от головы к ногам. Череп тоже можно рассматривать как конус, который сужается от макушки к основанию. Повернув ребенка в чреве матери, мы сможем протащить его через таз вперед ногами, которые растянут родовые пути, подготовив их к прохождению более крупных частей. Ноги покажутся первыми, и за них уже можно будет вытянуть туловище и головку, которая способна к частичному сжатию.
Рейвен понял далеко не все, но энергично кивнул, надеясь избегнуть дальнейших объяснений. Вопли роженицы так и звенели в его больной голове, и ему страшно хотелось, чтобы все кончилось как можно скорее, – не меньше, чем миссис Фрейзер.
Симпсон извлек из чемоданчика флакон с янтарного цвета жидкостью.
– Идеальный случай для применения эфира, – заметил он и для иллюстрации своих намерений поднял склянку повыше.
Уиллу уже доводилось наблюдать применение эфира в анатомическом театре. Пациент громко возмущался отсутствием эффекта даже в то время, когда ему уже отнимали гангренозную ногу. Рейвен был потрясен, но были и такие, кто утверждал, что успех можно было считать лишь частичным, полагая, что назначение анестетика – полностью лишить пациента чувств, дабы тот вообще не мог шевелиться и как-либо помешать процедуре.
У него был случай испытать на себе действие эфира – на встрече Эдинбургского медико-хирургического общества, вскоре после того, как было открыто анестезирующее воздействие этого вещества. Эфир вызвал неприятное головокружение, отчего Рейвен некоторое время бродил кругами, шатаясь, к буйной радости коллег. Но он не заснул, как все остальные. Он еще тогда подумал, что, должно быть, обладает некой резистентностью к препарату.
Уилл смотрел, как Симпсон пропитывает губку эфиром. В воздухе тут же повис резкий запах, что Рейвен мог только