А леденцы ей не помогают, их можно грызть, но не то.
– …Хотя песок там, безусловно, чудесный, никто и не спорит. Это словно и не песок, а истолченный мрамор…
Стюардессы появились и начали рассказывать про запасные выходы и пристегнуть ремни. Сикх два раза перестегивался, проверял.
– …Он в два раза тяжелее обычного песка, если горсть кинуть в воду, она не образует облачко, а тонет, как дробь…
Сикх явно летать не любит. И я летать не люблю. Из-за самолетов. Меня не укачивает и не растрясает, и в воздушных ямах я не впиваюсь в подлокотники, и сикх через проход меня не раздражает, и пузатая негритянка с бутербродами и термосом не раздражает, пусть хоть и желтые глаза у нее. Вот самолеты да, в самолетах предательство лучше всего обозначено.
Входишь в самолет, и мир снаружи исчезает. Ступаешь на борт, тебе улыбается чудесная девушка в синей пилотке – вам направо, ты идешь по проходу и ищешь свой 17А, идешь, смотришь в спину мужику в пиджаке с замшей на локтях, а мир снаружи вовсю пожирается шипастыми лангольерами, а тебе плевать, ты уже с самолетом.
Самолет, он всегда из завтра.
Самолет, пусть хоть самый замученный и залетанный, пусть хоть Москва – Нижневартовск, это всегда звездолет, просто неслучившийся, просто пока. В каждом моторе, в каждой лопатке турбины ждет своего часа рений, полтора грамма будущего, звездная медь. Пройдет немного времени, каких-то сто лет, может, сто пятьдесят, и веселые будетляне выжгут ее крупицы из турбин «Боингов», «Туполевых» и «Эйрбассов» и скуют из них настоящие моторы, те, что положат к нашим ногам Вселенную.
Я помню про это и каждый раз, пробираясь к месту 17А, немного надеюсь приземлиться не сегодня – рений ведь. Трудно от этого отказаться, и всегда понимаю, что глупо. Но все равно. Летишь в Иркутск и прилетаешь в Иркутск, а хочется всегда на Далекую Радугу.
Хотя это и не надежда вовсе, а так, половинка, осьмушка мечты, ветерок, но эти отзвуки вальса поют в моей голове весь полет, до «наш самолет приступает к снижению». Потом глиссада, моторы становятся глуше, но все равно шанс еще есть. А вот когда под брюхом начинают кругло перекатываться выходящие шасси – все, «мы прибываем в аэропорт назначения». Завтра исчезает, пассажиры включают телефоны и с облегчением рассказывают, что они здесь, обошлось, стюардессы стареют и сутулятся, улыбаться больше не надо, и звездная медь остывает до следующего раза.
– …Но в шлепанцах по этому песку лучше не ходить, – сказала мама. – Чудовищно натирает между пальцами.
– Да, – согласился я. – Конечно.
Взлетели. Мама стала говорить громче, я понял, что у нее уши. Сикх покосился на нее с испугом. А у меня потом заложит, когда приземлимся. Выше туч, на запад.
– Смотри, мы солнце догоняем! – Мама с энтузиазмом указала в иллюминатор.
Я про