Чудеса!.. При таком довольствии, да ни за что, он, Федька, эту зиму уж точно как нибудь перекантуется, не помрет!..
Впрочем… …
А что, если этот Викентий – легавый с Петровки, а то и с Лубянки? Тогда, коли мазурики узнают, к кому он по вечерам захаживает, живым, поди, утопят или в том же котле, или в говенной жиже. Не то что эту зиму не переживешь – и до зимы то навряд ли дотянешь, тут уж никакой борщецкий не спасет. Так что умом думай, Федуло, коли вправду жить хочется…
Он и думал, подчищая тарелку ломтем хлеба.
Бежевый тем временем посмотрел в окно, откуда просматривался весь двор, и вдруг вид у него стал хмурый.
– Похоже, придется нам прервать наш разговор, – вздохнул он. – Ступай ка ты покуда вон туда, в кабинет, и закрой хорошенько дверь. После поговорим.
Федька, перед тем как встать, тоже глянул в окно и увидел, что через двор к подъезду идет однорукий, пустой рукав телогрейки был у него засунут в карман. На душе сразу стало совсем погано, потому что этого однорукого он знал – кто то на Сухаревке тайком ему показывал.
То был бандюга одиночка, который звался Клешня, – пожалуй, самый страшный человек из всех, о ком Федька Федуло когда либо слышал. Поскольку уцелевшей своей клешней (давшей ему и прозвище) стрелял через карман из нагана без раздумий и всегда без промаха. Делал это обычно, когда бывал трезв, хотя трезвости в себе на дух не переносил, от нее становился злым, как дьявол. Если на Сухаревке углядывал Клешня, что у кого то кошелек с деньгами, – всё, можно тому гроб заказывать. Зато сам Клешня к вечеру будет пьяный и безопасный до следующего утра.
– Если к вам – не открывайте ему, дяденька, – предупредил Федька.
Но тот на него, на Федьку же, и озлился:
– Я тебе что сказал? А ну марш в кабинет! – С этими словами крепкой ручищей схватил мальчишку за плечо, проволок по коридору, запихнул в какую то комнату с книжными шкафами и закрыл за ним дверь.
В ту же минуту во входную дверь позвонили, и Бежевый пошел открывать.
Федька сжался, притих, ожидая, что вот сейчас громыхнет выстрел…
Выстрела, однако, не последовало. Федька Федуло прильнул ухом к двери и услышал хриплый голос Клешни:
– Вольницкий, не узнаёшь?.. Вспомни, вспомни питерский университет, а потом, уже при совдепах, московский цирк… Ты там – борцом, а я – одноруким Вильгельмом Теллем: пулей из нагана яблоко с головы у ассистентки сбивал. Ну что, теперь узнал? – И что то добавил не то на немецком, не то на французском.
– Я сразу тебя узнал, Долин, – сказал Бежевый. – Что ж, давай проходи.
Вот оно как! Значит, по фамилии он не Непомнящий вовсе, а какой то Вольницкий!.. Это ладно бы еще; но Клешня то, Клешня!.. И в университете, похоже, учился, и в цирке служил, и по иностранному, оказывается,