– Не засть, не просвирнин сын, не сквозишь!
Холоп оглянулся, ойкнул, узнав боярина – грозу всей Москвы – и, дёрнув конягу, пустился вдоль улицы.
– Ну, что, – не повышая голоса, сказал боярин Плетнёв, – двое плешивых за гребень дерутся?
Оба мастера разжали кулаки.
– Василий Онаньич, – с трудом переведя дыхание, прохрипел плотницкий артельный, – ты смотри, что этот анафема творит…
Гордый псковец Сап смело шагнул к боярину:
– Здравствуй, Василь Онаньич! Прости, что я шум учинил… Да как не шуметь, когда вот-вот храм святить, а у этих лодырей ещё работы на два месяца. Князь Иван Данилович позавчерась на стройку заходил, обещался ноги вырвать, если к сроку не поспеем. А они тянут кота за хвост: то гвоздей нет, то доски, то железа… Купол на треть не завершон! Мало того, третьего дня артельно бражничали…
– У нас товарищ намедни с лесов сорвался, – хмуро возразил плотник, – помянули маленько, пригубили по чуть-чуть.
– Вы так поминаете, что чудо как все не поубивались! – вновь завёлся Сап. – Богомазы тоже хороши: ползают по стенам, ровно мухи сонные, а указывать им не смей! Мол, что ты, «руки-крюки-морда-ящиком», в нашем деле понимаешь! Наше дело богодухновенное… А то, что у великомученника Евпла две левых ноги нарисовали и потом полдня переправляли, это как, святой дух им нашептал?!!
При суетном поминании святого духа боярин осерьёзнел лицом, недовольно сказал:
– Не зарывайся, Федька, думай что баешь. И вообще, ты это тысяцкому рассказывай, не мне. Стройкой тысяцкий ведает, ему и жалобись. Моё дело: после того, как Иван Данилович, долгих лет ему жизни, у вас ноги пообрывает, по оставшимся частям батогов всыпать. А теперь – брысь с дороги!
Внутри тюремного двора боярина тоже ожидал непорядок: в узком пространстве метались несколько караульных, пытаясь изловить крупного каурого жеребца который скакал вдоль изгороди, ловко уходя от протянутых к болтающейся уздечке рук. Старший из стражников, завидев начальство, подбежал с объяснениями:
– Василь Онаньевич, вчера заполночь князевы дружинники с можайского шляха мужика доставили, просили твою милость разобраться, что за гусь им попался. А это его коняшка. Вот прямо перед тем, как тебе явиться, с привязи сорвался да и носится. Хитрый, подлец: узду зубами развязал…
Боярин недовольно мотнул головой и, воспользовавшись тем, что скакуна оттеснили в угол двора, прошагал в караулку. Там он по утрам, как было заведено уже много лет, знакомился с новым пополнением сидельцев: за ночь соседнее с караулкой помещение, в просторечии – блошница, наполнялось задержанными разных состояний и званий.
«Двенадцать человек. Из них две бабы распутных. Да еще одна: мужа