Потянулись сначала любопытные граждане, потом верующие, потом настоящие ортодоксы и ученики-почитатели. Алиар-Хан Муртаев отпустил бородку (киргизскую), волосы стричь перестал, глаза во время сеансов дзен-буддизма старался совсем не открывать (так, узкие щелочки) и – главное – почти ничего не проповедовал, кроме двух канонов:
– Дзен – буддизм – истина истин. Ничего не надо, ничего не имей, ничего не желай, главное – созерцание, в созерцании – бессмертие твое и детей твоих, и внуков твоих, и всех последующих поколений.
И второй канон:
– Все в мире пронизано семенем, семя отдал – рождается жизнь, с жизнью рождается бессмертие, с бессмертием рождается смысл, а за смыслом является всевышний. Ибо один семя отдал – другой семя взял (женщина) – и родилось бессмертие твое и твоих поколений, а над твоим и за твоим бессмертием стоит всевышний. Вот оно, семечко, берите его, вкушайте, и больше ничего не надо, ничего… истина сама откроется вам!
И подходили к Алиар-Хану паломники, получали от него по несколько семечек, почтительно кланялись и оставляли на подносе денежки, кто сколько мог. Перед Алиар-Ханом всегда стоял огромный мешок семечек, вокруг мешка, как ожерелье, несколько ярусов шелухи, шелуха эта не убиралась и не подметалась, как бы говоря паломникам: вот я, я съел семечко – и я бессмертный, шелуха – отвалилась, а ядро семечки вошло в меня и продолжает вечную жизнь, так следуйте за мной и слушайте меня, слушайте, слушайте!
Скорей всего, за святое шарлатанство и выдворяли власти Алиар-Хана Муртаева сначала из Москвы, потом из других городов, потом из вовсе малых городов, а потом Муртаев докатился и до совсем небольших поселений, где можно было спокойно морочить простодушным гражданам голову; вот так, вероятно, он и оказался в нашем небольшом заводском поселке.
Егорка, возвращаясь от бабушки Тоши домой, в поселок, свернул в лесную глухомань, к избушке бывшего лесника Азбектфана; давно нет Азбектфана в живых, вся жизнь его покрыта мраком и страшными слухами, да и сама избушка почти сгнила, вон рассыпается в прах, но пацаны, когда бегут на рыбалку на Бобриный омут или на речку Полевушку, всегда заглядывают сюда.
А для чего? А чтобы страшно было.
Между прочим шофером в автобусе, в котором должен был ехать Кирилл, но не уехал, а остался рядом с обгоревшим тополем, а вместе с Кириллом осталась и Ада, этим шофером был как раз Роман Абдурахманов. Он-то и видел, как завязался разговор между Адой и Кириллом около горелого тополя.
– Слышь, Верочка, – доложил он вечером жене. – А подружка твоя, кажется, нового кадра кадрит.
– Какая подружка?
– Адель Иванова.
– Ну, тебе бы всё сплетни разводить, – отмахнулась от мужа Верочка. – На себя лучше посмотри: только и делаешь, что пялишься на пассажирок. Думаешь, я не знаю?!
Верочка была третьей подружкой Ады и Марьяны, и жила она