Две повести о войне. Виктор Бирюков

деревня. Проселочная дорога, идущая влево вдоль опушки, терялась где-то вдали; может, даже заворачивала в лес. Окрест не видно было ни души. Правда, всмотревшись в рядки ботвы, она увидела человеческие тела. Маше стало страшно. Видно, здесь и шел тот бой, о котором говорил Николай. Но почему на открытой местности? Может быть, их, решивших поживиться картошкой, и обнаружили здесь немцы? Она положила свой спящий дорогой сверток за кустами, на приметном месте, на четвереньках перешла дорогу, чуть проползла вдоль грядок и лежа начала орудовать немецким ножом, подкапывая корни. Замечательно! Клубни были величиной уже чуть больше голубиных яиц. Она проворно запихивали их в сумку, время от времени поднимая голову, вертя ею по сторонам и чутко, как зверь, прислушиваясь, нет ли знакомых звуков со стороны кустов, где лежал сынок. Авоська была уже полна, и она повернула назад, но неподалеку увидела труп. Мелькнула отчаянная мысль: брюки! Взять брюки для Николая! Ведь без них он со своей раной – никуда. Маша, оставив сумку, еще раз оглядевшись, поползла к мертвому солдату. От него исходил жуткий запах. Ее чуть было не вырвало, разболелась голова, от страха тряслись губы. Труп лежал головой вниз. Маша ножом разрезала со спины поясной ремень, нащупала ширинку, расстегнула ее, разрезала обмотки и шнурки на ботинках, сняла их, потом стянула брюки. Еще раз оглянувшись, поползла к сумке и, подтягивая ее, взяла курс на лес.

      Свое пристанище по приметам нашла быстро. Николай только головой качал от удивления. Он все еще неподвижно сидел, прислонившись к березе. Маша развела костер, сварила суп для больного, положив туда очищенные и мелко нарезанную картошку, крапивы, два сухаря и уже три кусочки тушенки, а для себя – картошку в мундире, много, большую кастрюлю. Обед для обоих выдался на славу. Полежав немного, раненый примерил брюки. Они были чуть велики, но это, как он отметил, лучше, чем если были бы малы. Еще и еще раз поблагодарил Машу. Стал ходить, медленно, осторожно, будто боясь упасть, прихрамывая, но двигался. Предлагал даже помощь по хозяйству Маше. Та, подумав, показала на хворост. За день он натаскал гору. Конечно, частенько отдыхал. Маша из остатков левой штанины сшила что-то наподобие мешочка, проткнула его во многих местах ножом, показала Николаю, как, идя вдоль ручья, с помощью такого малюсенького невода можно ловить пескарей и мальков. Сам он, как сообщил о себе, был из городских, из Саратова, хоть и был рыбак, но любитель, ради, как говорится, времяпрепровождения. Поэтому тонкости выживания в лесу ему были малоизвестны. Маша сказала ему, что завтра она пойдет дальше, топать еще долго, боится предстоящих холодов. Картошку оставляет ему всю, следующим утром себе еще накопает. Выяснила, что у него, кроме шинели, есть солдатская баклашка, каска, которую можно использовать как кастрюлю, ложка, складной перочинный нож, заправленная бензином зажигалка, неполная коробка спичек. Она выразила готовность дать немного соли, треть куска хозяйственного мыла, при этом порекомендовала после их с Мишкой ухода разогреть в каске воду, вымыться с головы до ног, постирать исподнее белье. А когда выздоровеет, ночью или в сумерках сходить на картофельное