– Мальчишка! Дурак! – вспыхнул, не выдержав, Всеволод, но тотчас же заставил себя успокоиться и даже через силу улыбнулся. Гнев – плохой спутник в любом важном деле. Коря себя за невыдержанность, он заговорил, вкрадчиво, осторожно, стараясь быть убедительным и точным:
– О Ростове речь между нами уже была. Глушь там и слякоть. Поезжай лучше в Тмутаракань. Место крепкое, стены каменные, гавань, порт, море, товары греческие. На полях – виноград, овощеве разноличные, хлеб родится, ролья[189] добрая. Покоришь касогов[190], ясов – великим господарем станешь. Красные девы вокруг тебя стаями, как вороны, залетают. Верных слуг найдёшь новых. С греками, с Корсунем торговлю наладишь. А потом вместе мы с тобой на половцев, в степь нагрянем.
Ростислав долго молчал, задумавшись, уперев руки в бока. Наконец, он вскинул голову, весело тряхнул русыми кудрями и рассмеялся.
– А хитрец ты, стрый! Верно княгиня стольнокиевская, Гертруда, о тебе сказывала. Всё мыслишь по-лукавому, сбагрить мя хошь подале!
Он уставился на длинную, доходящую почти до пупа, бороду дяди. Странно, Всеволод старше него, Ростислава, всего на восемь лет, а кажется, будто меж ними – пропасть, будто жили они и живут совсем в разное время и думают по-разному. Всеволод – в той, Ярославовой эпохе, с книгами, храмами и молитвами, Ростислав – в лихой языческой разгульной молодой поре, когда нет ничего устойчивого, раз и навсегда созданного, когда жизнь подобна бурлящей бешеной горной реке.
– Куда же ты теперь? Скоро весна, половодье, – спросил напрямую Всеволод.
– Я, стрый, птица вольная. Куда ветер дует, стрела летит, туда и я. Не любо мне сиднем сидеть, яко сыч. Ездить люблю, в походы славные хаживать, девок красных лобызать. Пригоже ли доброму молодцу в тереме киснуть, как тебе? Прощай, князь. Надоел ты мне. Скука здесь. Мечи затупились у моей дружины. Заутре ж и отъеду. Ну, бывай.
…Наутро, пред расставаньем, Всеволод холодно расцеловал племянника, троекратно перекрестил его и со вздохом облегчения проводил до Епископских ворот. В снежную даль полетели быстрые кони, унося могучих всадников в булатных бронях, спустились с горы, миновали земляной вал, поскакали вдоль пристани.
Всеволод, стоя на забороле возле ворот, долго смотрел им вслед. Сейчас он не знал, не ведал, что ни живым, ни мёртвым не суждено будет ему увидеть больше Ростислава. Если бы настигла сейчас молодого богатыря-князя вражья стрела, не стал бы он горевать – лишь подумал бы, сколь всё в мире бренно. Ибо кто ему Ростислав? Всего лишь соперник, покусившийся на его земли. Всюду встал этот мальчишка у него на пути. И самое страшное – за ним идут! Гридни, отроки, бояре смотрят с обожанием, не налюбуются красивым, смелым, сильным удальцом. Такими, наверное, были князья в прошлом – покоряли всех доблестью, отвагой, бесстрашием, молодечеством.
Всеволод велел позвать Хомуню. Верный сакмагон, мрачный, с глубоким шрамом